Железный замок
Шрифт:
— Что за черт? — проворчал Ши, в голове которого пронеслись предположения о некоей загадочной попытке отравления.
Стоя поближе к распахнутым ставням, он влез в предоставленные ему просторные одеяния и, не тратя времени на возню с чалмой, прямиком направился в коридор. Там запах был просто ни с чем не сравним. Завернув за угол, он чуть не столкнулся лбом с эмиром Трези, который ковылял мимо, прижимая к носу разрезанный пополам апельсин.
— Вы, случайно, не в курсе, кто тут, к чертям собачьим, так навонял, мой благородный друг? — любезно осведомился Ши.
— Истинно, сэр, прав ты, и вонь такую лишь адские клоаки могли исторгнуть! А что же до первопричины, то шепнули мне тут, будто Атлант (да совьют мухи в ушах его гнезда!) позабыл возобновить свое заклятье.
— Какое еще заклятье?
— Поистине никакое иное, как то, что удерживает вонь от масла сего вдали от наших покоев, подобно тому, как джинна связывает заклятье кольца Соломона! Увы, никакое чародейство не в силах справиться со ржавчиной, и не будь сей замок как следует промаслен, ничто не спасло бы его от разрушения. Но поскольку заклятье, придающее маслу приятный аромат, непрочно как сухой лист в непогоду, приходится его время от времени возобновлять, как...
Он примолк, поскольку из-за угла коридора суетливо выкатился Атлант собственной персоной.
— Во имя Аллаха, восхваленье коему! — поприветствовал он их. — Владыки мои милосердные, умерьте гнев свой на слугу своего нерадивого!
При этом он кланялся с размеренностью метронома.
— Ничего не нужно мне, кроме как покрывала вашего прощения, дабы опасенья мои испарились, а на сердце снизошла благодать! — Опять поклоны.
— Молю вас одарить меня милосердием своим настолько, чтобы разделить со мною завтрак. Чуете? Воздух уже становится чище, чем воды животворного источника! К оруженосцу твоему это тоже относится, блистательный сэр. Здоров ли юноша?
Аппетит у Ши, какой бы он там обыкновенно ни был, под воздействием оливкового зловония испарился напрочь. Тем не менее, он позвал Полячека, а эмир Трези, к счастью, избавил его от необходимости что-либо ответить.
— Воистину, — объявил тот, — страданья наши переносились с легкостью благодаря гостеприимству здешнему, равно как с радостью переносили мы вонь разложенья, когда перебил лорд Руджер две тысячи рабов у врат Памплоны, позабыв в воинственном своем раже оставить кого-нибудь в живых, дабы похоронить мертвецов!
Хозяин проводил их к столу, на котором в основном фигурировала тушеная баранина и какая-то кислая белесая жидкость, которую Ши в конце концов определил, как молоко, причем явно непастеризованное. Руджер, развалясь на подушках напротив молодого психоаналитика, жрал так, что за ушами трещало.
Доктор Чалмерс не показывался. Когда зеркало местного рыцарства завершило прием пищи вдумчивым ковырянием в зубах, оно встало и многозначительно обратилось к Ши:
— Не будет ли светлость твоя столь любезна, чтобы помериться силами в рубке изгородей, раз уж согласно воле дядюшки моего не можем мы рубиться друг с другом?
— Каких таких изгородей? — встрял по обыкновению Полячек.
Демонстративно проигнорировав этот вопрос, Ши отозвался:
— С удовольствием. Только кому-нибудь придется одолжить мне меч. Я так быстро собирался, что свой оставил дома.
Изгороди Каренского замка представляли собой ряды пошарпаных деревянных столбов, вкопанных во дворе. За ними двое каких-то типов в камзолах замковой стражи стреляли в мишень из коротких кривых луков. Как ни странно, у обоих оказались головы обезьян-бабуинов.
Когда явились Ши с Руджером, лорд Моско, сарацин столь низкорослый и толстенький, что ходил вперевалку, уже приблизился к краю ближайшей изгороди с кривым ятаганом в одной руке и круглым щитом в другой. Он издал леденящий кровь вопль, всей своей тушей, как кот, скакнул к столбу и замахнулся.
Полетели щепки. Моско пустился в пляс вокруг ни в чем не повинной деревяшки, с оттяжкой врубаясь в него справа и визжа на пределе своего голоса: «Алла-иль-алла! Махмуд! Махмуд!» Внезапно он остановился и отошел назад, где небольшой кучкой расположились остальные.
— Владыка мой Марджин, не прольешь ли ты бальзам своих слов относительно подготовки моей?
Марджин, в чем-то вроде бесформенной кепки вместо чалмы, нос которого однажды был основательно перебит, беспристрастно молвил:
— Оценил бы я сие довольно посредственно. Дважды открылся ты слева при отскоке, да и клич боевой совсем не звучал. А ведь как рявкнешь супостату в ухо, так он, считай, и готов.
Моско вздохнул.
— Благословенно имя Аллаха, — проговорил он уныло. — Боюсь, что потерянный я человек, не будь защиты ангелов его и руки атлета нашего! Но владыки вы мои, ужель не усладим мы зрения своего приемами сих франкийских воителей?
Послышалось одобрительное бормотание.
— Так что ничего не остается тебе, оруженосец, как изрубить эту изгородь!
— Лучше скажи, что потянул запястье, — прошептал Ши.
Но у Полячека оказались собственные взгляды.
— Ща изрублю. Я же видел, как он это делал, правда? Только где бы раздобыть такой же тесак?
Эмир Трези преподнес ему свой собственный, довольно побитый и зазубренный ятаган. Полячек гордо промаршировал к изгороди и с воплем «Ра-ра-ра, Гарвард!»* [8] со всей силы замахнулся, отведя руку с ятаганом за спину. Увы — не учтя высоты изгороди, он совершенно промазал, крутнулся вокруг себя и, запутавшись в собственных ногах, был вынужден вцепиться в столб, дабы избежать падения.
8
— Ра-ра-ра, Гарвард! — клич студентов Гарвардского университета, как правило, во время спортивных соревнований.
— Это у меня такой способ атаки, — пояснил он, стыдливо потупясь. — Я делаю вид, будто собираюсь ему врезать, а сам вхожу в клинч, швыряю оземь, а там уж и расправляюсь окончательно.
Забавностью этого эпизода, похоже, никто не проникся. Физиономия Марджина выражала откровенное презрение, а все остальные попросту отвернулись — все, кроме Руджера, который взглядом показал Ши, что тот следующий.
Ши прикинул на руке оружие Трези — не считая зазубрин на лезвии, баланс того явно не соответствовал его фехтовальному стилю.