Железо и кровь. Франко-германская война
Шрифт:
Впрочем, свидетельства начальника французского Генштаба генерала Луи Жарраса показывают, сколь противоречива была позиция даже самых проницательных и информированных французских военных. Это хорошо видно на примере уже покойного к тому моменту военного министра маршала Ниэля. С одной стороны, он открыто признавал отставание от Пруссии по целому ряду аспектов и необходимость реформ. С другой — он также полагал, что Франция уже фактически живет в ситуации «перемирия» с Пруссией и бесконечно откладывать решающее столкновение невозможно. Еще в 1868 г. Ниэль прямо заявлял императору, что армия к войне готова, но давал понять, что без союзников победа ей далеко не гарантирована, и дело теперь за дипломатами [132] . Все это должно заставлять историков избегать соблазна придавать какой-либо одной фигуре судьбоносный характер в контексте начавшегося кризиса.
132
Jarras L. Souvenirs du general Jarras, chef d’etat-major general de l’armee du Rhin (1870). Paris, 1892. P. 26–33.
Наполеон III,
133
Ср.: Price R. Op. cit. P. 428.
134
Journal du siege de Paris… Vol. I. Paris, [1873]. P. LXIII.
Многие биографы Наполеона III были солидарны с ним в том, что император лишь следовал за ясно выраженным на бульварах мнением народа. Однако трудно предполагать, что император мог быть настолько оторван от реальности. По мнению А. Гутмана, настроения «истинной Франции» Наполеон III, напротив, представлял себе лучше кого бы то ни было [135] . Отношения власти и общества были в лучшем случае «взаимной манипуляцией» [136] , и то, что правительство если не прямо организовало, то всячески поощряло патриотические манифестации, не было секретом ни для кого из современников.
135
Gouttman A. Op. cit. P. 177.
136
Chanet J-Fr. ‘From the Wound a Flower Grows’: A Re-Examination of French Patriotism in the Face of the Franco-Prussian War / Nationhood from Below: Europe in the Long Nineteenth Century. L., 2012.P. 216.
На деле из-за скоротечности предвоенного кризиса подавляющее большинство французов осознало всю опасность ситуации лишь за считанные дни до объявления войны. Знаменитые манифестации на улицах французской столицы с призывом «На Берлин!» насчитывали в эти дни лишь несколько тысяч участников [137] , преимущественно молодежь, что едва ли говорило даже за весь Париж с его двухмиллионным населением. Европейские дипломаты, спешившие сообщить в свои столицы о настроениях во Франции, руководствовались статьями парижских газет и той картиной, что разворачивалась под балконами их резиденций.
137
Ollivier E. L’Empire liberal.T. XIV. P. 116. В силу отсутствия архивных данных, оценки Оливье поддерживаются современными исследователями: Milza P. Op. cit. P. 54.
Во французской провинции же вплоть до 13 июля царило почти полное неведение. Когда же война стала реальностью, мало кто выказал здесь воинственное воодушевление. Как подчеркивает С. Одуэн-Рузо, патриотические манифестации стали множиться лишь после того, как войска начали отправляться к границе. Население реагировало в точности так же, как на войну с Россией в 1854 г. и на войну с Австрией в 1859 г. [138] Антипрусские демонстрации на улицах Парижа могли помочь Наполеону III справиться со своей нерешительностью, но, разумеется, не диктовали императору образ действий.
138
Audoin-Rouzeau S. French Public Opinion in 1870–1871 and the Emergence of Total War // On the Road to Total War: the American Civil War and the German Wars of Unification, 1861–1871. Cambridge, 1999. P. 396–397; Audoin-Rouzeau S., Becker J.J. Op. cit. P. 55–57.
Однако справедливо также и то, что голоса против войны были немногочисленны даже в рядах оппозиции. Многие республиканцы разделяли мнение о том, что «мы не можем допустить унижения и позволить уже и так слишком значительной державе расширить границы своей империи, укрепить свои силы и влияние в угоду своим чрезмерным амбициям» [139] . Молодой патриотично настроенный инженер Марсель Жозон писал 17 июля: «Я сожалею об этой войне, которая, как мне кажется, началась по личным мотивам Государя, абсолютно чуждым подлинной [защите] чести нашей страны. Тем не менее, я считаю, что перед лицом нависшей над Францией угрозы <…> все должны предать забвению ошибки правительства и предложить ему содействие в меру своих сил» [140] . Голосовал за предоставление правительству военных кредитов и лидер левых республиканцев Леон Гамбетта. Он желал Наполеону III победы, которая могла бы «смыть 2 декабря [дата переворота 1851 г. — прим. авт.] в водах Рейна», — победы, плоды которой, как он верил, пожнет будущая республика [141] .
139
Lelorrain J. Ton pere et ami devoue: Lettres de Jules Lelorrain, magistrat a son fils Edouard, medecin militaire (janvier 1867 — septembre 1871). Ed. par Jean-Francois Tanguy. Rennes, 2013. P. 390.
140
La republique au defi de la guerre: Lettres et carnets de l’Annee terrible, 1870–1871. Amiens, 2015. P. 208–209.
141
Deschanel P. Gambetta. N.Y., 1920. P. 49.
Вслед за голосованием о военных кредитах во французском парламенте оба противника начали активные военные приготовления. Еще 14 июля французская компания Восточных железных дорог адресовала призыв инженерам отправиться вместе с войсками в качестве добровольцев на театр предстоящих боевых действий, чтобы заняться разрушением и реконструкцией железнодорожных путей противника [142] . Утром 15 июля приказ о полномасштабной мобилизации был отдан и прусской армии, причем, по сведениям французского военного атташе, срок готовности для отдельных армейских корпусов был сокращен до 11 дней. Штоффель вполне точно предсказывал, что полновесные немецкие армии могут появиться на французской границе уже через 20 дней [143] .
142
La republique au defi de la guerre… P. 208.
143
Stoffel E. Rapports militaires ecrits de Berlin, P. 464.
Предложения о посредничестве, выдвинутые Россией и Великобританией, своего действия уже не возымели. 19 июля 1870 г. Франция официально объявила Пруссии войну. Этот день был связан в памяти немцев с Освободительной войной 1813 г.: 19 июля 1870 г. исполнялось 60 лет со дня кончины матери прусского короля Вильгельма I — королевы Луизы, той самой, которая на коленях умоляла Наполеона I пощадить Пруссию после разгрома под Йеной в 1806 г. и из-за своей скорой смерти после резкого отказа Бонапарта стала почитаться в народных легендах как мученица и заступница. Неудивительно поэтому, что с объявлением войны племянником Наполеона Бонапарта ее сыну старые легенды получили новое рождение.
Глубоко символично, что 19 июля Вильгельм I посетил усыпальницу своих родителей в Шарлоттенбурге, и в тот же день по его решению была возрождена традиция награждения легендарным «Железным крестом», учрежденным 10 марта 1813 г. Фридрихом-Вильгельмом III, опять же в память о своей покойной супруге [144] . Все необходимые исторические параллели для пробуждения немецкого национального духа были проведены. Дальше свое слово должны были сказать пушки.
144
Becker F. Bilder von Krieg und Nation. Die Einigungskriege in der burgerlichen Offentlichkeit Deutschlands, 1864–1913. Munchen, 2001. S. 312–314.
Мера ответственности каждого из участников июльского кризиса за возникновение войны навсегда останется предметом споров и интерпретаций. Важно избегать чрезмерного упрощения картины. Как и любой монарх, Наполеон III не мог не учитывать настроений своего двора, ближайшего окружения и министров. Однако исследователи спорят о степени влияния, которым обладали «элиты» при формировании внутренней и внешней политики Второй империи. Все они сходятся в том, что за спиной императора никогда не стоял «серый кардинал». Император был открыт чужому мнению, но никогда не давал понять, что намерен последовать выслушанному совету [145] . Важно, однако, отметить, что судьбоносные решения июля 1870 г. принимались им совместно с министрами. Трудно также спорить с тем, что инициатива развязывания кризиса с самого начала принадлежала прусскому министру-президенту. Но убеждение, что конфликт, рано или поздно, неизбежен, было в равной мере широко распространено как в Париже, так и в Берлине. Поэтому, говоря об ответственности за войну, можно в целом согласиться с У. Хелперином, писавшим: «Вину нельзя возлагать на какую-то одну сторону — только на обе» [146] .
145
Bruley Y. La diplomatie du Sphinx. P. 55–56.
146
Halperin S.W. The origins of the Franco-Prussian War revisited: Bismarck and the Hohenzollern candidature for the Spanish throne // The Journal of Modern History. 1973. Vol. 45. No.1. P. 91