Желтый металл. Девять этюдов
Шрифт:
Миша Трузенгельд хотел жить и жил: то-есть покупал все, что ему нравилось, если оно продавалось. У него был свой донжуанский список. Как практик, Трузенгельд ценил фактическую сторону дела и считал, что покупать и обольщать совершенно одно и то же.
Такой взгляд основывался отнюдь не на безграмотности. Миша владел немецким языком довольно хорошо. Не хватало практики, но попади он в Германию — месяца через два болтал бы, как немец. В детстве Миша обучался и французскому, и хоть владел им куда хуже, чем немецким, но читал свободно и французскую литературу любил.
В сущности, в книгах люди находят то, что им хочется найти, особенно когда эти книги дают такую
Что касается денег, то Трузенгельд не был скуп. Он следовал лозунгу: «После меня хоть потоп!» Кульминационным пунктом года был отпуск, который Миша всегда проводил на побережье Черного моря. Расходы за месяц составляли и шестьдесят и семьдесят тысяч рублей. В прошлом году он был на море с Лизой. Мелькнув в Сочи, эта пара за три дня истратила пятнадцать тысяч рублей. Как? Надо уметь, и они сумели.
Для предстоящего «бархатного сезона» Трузенгельд наметил себе новую — как это сказать? — подругу, что ли. Он не собирался терять ни Лизу, ни Маню Бродкину. По его мнению, такое разнообразие страстей даже полезно двум законным обладательницам его сердца. Существенное заключалось в том, чтобы провести и ту и другую. В счастливые времена царя Соломона и даже в позднейшие многоженство было нормой. Ныне Мише приходилось шевелить мозгами… «Вращать себе голову», — по терминологии Бродкина.
Часть третья
ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЧКИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
По милости старика Абубекира Гадырова большие, неожиданно большие барыши свалились в карманы Леона Томбадзе, будто с неба, без проволочек, без яростных торгов, как-то совсем легко, просто. И все же Леона не тянуло съездить в тот же город к Гадырову еще раз и опять, под руководством Абубекира, сходить в старый город на свидание с особенным кажаром. Томбадзе поразмыслил, прочувствовал и, будучи по характеру склонен не к риску, а к привольной жизни, сказал себе: «Лучше меньше, но вернее, дорогой! Не суйся к людям, дел которых ты совсем не понимаешь и не хочешь понимать».
Между людьми ходят разные слухи,
Однакоже, прибыв к себе в Н-к, Томбадзе не собирался итти к Брындыку, если вновь в его руках окажется металл. Хочешь — не хочешь. Леон раззадорился. Нужно поискать еще кого-нибудь, найти другие, лучшие каналы. Томбадзе решился откровенно поговорить с одним земляком, как Гадыров, но человеком другого склада.
…Магомет Ибрагимович Абакаров недавно женился на Римме Николаевне Туке, молодой женщине, считавшейся в Н-ке первой красавицей. Некая Аля Русанцева, девушка восторженная, начитанная, влюбленная, как это бывает у девушек, в свою красивую подругу и «переживавшая» первый неудачный брак Туке, чуть ли не со слезами спросила Римму:
— И как ты можешь собираться замуж за такого Квазимодо? Ты, такая прелесть!
— Милая, право же, ты глупа, — был ответ. — Он богатый, а с лица не воду пить. Поверь, я знаю, что делаю, и в твоих советах совершенно ни капельки не нуждаюсь.
Магомет Абакаров, по профессии зубной техник, был в армии не в медслужбе, а в строю. После войны он прибыл домой с отличным отзывом воинской части, полевая почта номер такой-то.
Демобилизовавшись, Абакаров зубным делом не занялся: отвык, отучился и мешали последствия контузии, как он объяснял. Оказавшись человеком без профессии, без специальности, Абакаров добился «места» — получил пивной ларек. Пивная кружка и водочная мерка в руках продавца действовали удачно, без обиды и к удовольствию потребителей; «без боли» — как до революции писали на своих вывесках зубные врачи. Об этом способе дохода говорила еще старая поговорка, родившаяся не в России, неведомо где и неведомо в каком веке. Быть может, она явилась на свет вскоре после изобретения пива. А пиво имеет многовековый возраст и пенилось с начала веков!
В дореволюционном Петербурге существовали пивные — биргалле — уютные заведения с кафельными полами под слоем свежих опилок, с мраморными столиками на железных ножках, с моченым горохом, крохотными ломтиками вяленой воблы и с крохотными же солеными бубликами на закуску. Но при чем поговорка? Хозяева биргалле содержали пивные заведения в аренде от заводов «Новая Бавария», «Старая Бавария» и других, а сами «жили пеной».
Что общего с пивным ларьком Абакарова? Лишь то, что люди с незапамятных времен плачут и смеются, радуются и горюют, в сущности, от одних и тех же причин. Но с оговоркой, тоже по старой пословице: «Каждому — свое».
Магомет Абакаров никогда ни о старых петербургских, ни о других биргалле не слыхал, по характеру — смеялся редко и скупо, но не горевал, торгуя водкой и пивом.
Стоя у прилавка абакаровского ларька перед запотевшей пивной кружкой, Леон Томбадзе откровенно беседовал с хозяином о своих делах. Их связывало не только землячество, но и общность взглядов. Томбадзе, например, не находил ничего предосудительного в том, что Магомет, его друг, машинально недоливает пиво за счет пены даже и своему человеку. У Магомета такое «место», он имеет право получить доход и с друга. Сам Магомет об этом даже не думает. На «чужого», на человека, который требовал долить пива до уровня, Томбадзе смотрел с презрением: ничтожество, голяк, гонится за копейками! Мало тебе, так закажи еще кружку или совеем не пей, босяк, если ты нищий! С таким же презрением Леон и Магомет относились к тем, кто требовал сдачи у кондуктора трамвая или у продавца папирос.