Жемчужина Авиньона
Шрифт:
В тот самый год, когда Хью уехал в Иерусалим, германский король Конрад тоже отправился со своей армией в Константинополь. Их сопровождало большое количество пилигримов. Я не знаю подробностей происшедшего, мне известно только, что когда германская армия находилась всего в нескольких днях пути от Константинополя, их окружило огромное войско сарацинов. Тридцать пять тысяч мужчин, женщин и детей пали жертвами мусульманских мясников. Среди них был и Густав, твой нареченный жених…»
Слова на пергаменте расплылись перед глазами Катарины в бесформенные пятна. Силы
В аббатстве царила тишина. Никто не ходил по коридору, пусто было во дворе, ни звука не доносилось из келий. Откуда-то издалека до Катерины доносился латинский речитатив. По-видимому, все послушницы были на вечерней мессе. Катарина огляделась. Где же Хью? Она должна разыскать Хью! Дом для приезжих! Он там! Это совсем недалеко, чуть в стороне от остальных строений. Там специально созданы удобства для посещающих монастырь знатных гостей.
Катарина мчалась так быстро, как только могли нести ее ноги. В окнах мелькали отблески очага и факелов. Хью должен быть там! Задыхаясь, Катарина подбежала к тяжелой дубовой двери и со скрипом отворила ее. Дверь глухо стукнула о каменную стену.
Она оказалась в довольно большом зале, где у очага собрались те, кто не пошел к мессе.
— Где Хью? — выдохнула Катарина. Перед ней во весь свой рост вырос Гладмур.
— Госпожа Катарина. Вам нельзя здесь находиться!
— Мне нужен Хью, срочно! Это крайне важно!
Подоспевшие Гриер и Бастон встали рядом с Гладмуром с выражением решительности на лицах. Катарина в смущении покачала головой;
— Почему вы так странно себя ведете? — спросила она. — Где Хью?
— Какое это имеет значение, госпожа Катарина? — мягко сказал Весли дю Фон. — Вас доставили в аббатство. Хью выполнил свое обещание, а теперь ваши пути расходятся.
Звук открывающейся двери привлек внимание девушки, и она обернулась.
То, что она увидела, заставило ее замереть на месте. Время, казалось, остановилось. По-прежнему держа в руке письмо отца, она смотрела, как откуда-то из боковой комнаты появился Хью. Он повернулся и подал руку женщине, идущей вслед за ним, а затем с почтительностью, как будто это была сама королева, ввел ее в зал. Поклонившись, он приложился к ее украшенной драгоценностями руке. Женщина взглянула на Катарину, и губы ее скривились в презрительной усмешке. Проследив за ее взглядом, Хью обернулся и увидел Катарину.
На секунду их взгляды встретились, затем Катарина медленно, с достоинством, отвернулась. Ее как будто окатили ледяной водой. Внутри все застыло, комок подступил к горлу, когда она услышала откуда-то издалека слова Хью:
— Адель, прости, но я должен…
— Должен что? Я ждала тебя пять лет, даже приехала сюда, чтобы поскорее раскрыть тебе свои объятья. Что может быть такого важного, что могло бы помешать нам теперь оставаться вместе?
Ответа Хью Катарина не слышала. Она почувствовала, как сильная рука обняла ее за плечи.
— Пойдемте с нами, госпожа Катарина, сегодня у вас был тяжелый день.
Она не помнила, как оказалась снова в своей келье, как преодолела двор, как поднималась по ступенькам. Когда она пришла в себя, то уже лежала на узкой кровати, уткнувшись лицом в подушку, а две пухлые сестры подносили к ней нюхательную соль и еще какие-то снадобья.
Она не слышала их голосов, что-то бесконечно бормотавших в полумраке комнаты. Все, что она слышала, это шум дождя, барабанившего по черепичной крыше аббатства, по окрестном полям, по ее сердцу.
Глава пятнадцатая
Дождь барабанил час за часом и ночи, казалось, не будет конца. В комнате Катарины слышался приглушенный разговор, кто-то ходил взад и вперед за дверью, но ей ни до кого не было дела. Она как сквозь сон видела тени Бастона, Гриера, Гладмура и дю Фона, о чем-то тихо шептавшихся при свете единственной свечи, освещавшей ее келью. Ей ни с кем не хотелось говорить, и она лежала на своей кровати, позволяя слезам беззвучно стекать на набитый соломой матрас.
Катарина вслушивалась в шум дождя с благодарностью, он был как бальзам на ее измученную душу, пополняющий источник, из которого струились ее слезы, давая ей возможность выплакать боль, обиду, одиночество и печаль. Она знала, что Аврил сидит на маленьком трехногом табурете в ногах ее кровати, но не смотрела на него. Однажды он тихо позвал ее по имени, но она отвернулась к белой чистой стене и не ответила ему. Ей не хотелось говорить с ними, не хотелось слушать их соболезнования, не хотелось видеть выражение боли на их лицах и слушать, как Аврил говорит о том, сколько горя доставил ей Хью. Она хотела только одного, чтобы кончилась эта бесконечная ночь, а с ней и боль, которая пульсировала в ее сердце.
В конце концов, Катарина погрузилась в глубокий сон и уже не слышала и не видела ничего. Когда она снова открыла глаза, в келье уже было совсем светло, а на белой стене играли солнечные зайчики. Катарина повернулась на спину и провела рукой по распухшим от слез глазам. В дальнем углу комнаты сестра Жюли отложила вышивание и, подойдя к ней, присела на кровать, заняв почти половину своим пухлым телом.
Она смотрела на Катарину с выражением участия на круглом лице.
— Мне так стыдно, — призналась она, наконец, выжимая полотенце, лежавшее в тазу с водой рядом с кроватью. — Стыдно за то, что я вчера наговорила тут о бароне, о вашем замужестве и о том, какая вы счастливица. — Она ласково приложила влажную, прохладную ткань к лицу Катарины. — Я и не подозревала, какие новости ожидают вас в этом письме.
Катарина слабо улыбнулась и отрицательно покачала головой.
— Это не ваша вина, сестра.
— Мы все так расстроены, моя дорогая. Вы плакали и плакали, и никто не понимал, в чем дело. Ваши спутники тоже ничего нам не сказали. Мужчины бывают такими скрытными! Но вот, наконец, сестра Марианна решила прочитать письмо от вашего батюшки. Тут-то нам все и стало ясно. Подумать, вся жизнь ваша изменилась в одно мгновение, когда вы прочитали его. Но, милая моя, надо положиться на милосердие Господа нашего. На все воля Божья и на все есть причины, не ведомые нам. Надо молиться, — заключила она. — Молиться и трудиться.