Шрифт:
1
– Колетт, ты будешь еще что-нибудь?
– Мадлен, прекрати на меня так смотреть, – с улыбкой попросила миниатюрная брюнетка, сидевшая напротив. – Если я съем еще хоть грамм десерта, я лопну на глазах у всех посетителей «Шармэля».
Мадлен обиженно надула губы.
– Если хочешь… я могу заказать еще одно мороженое с ванильным муссом, – подкупающим тоном предложила третья подружка.
– Натали, только не надо приносить в жертву свою фигуру, – довольно резко ответила Мадлен, сдвинув брови. –
Однако не прошло и пары секунд, как ее лицо озарила лучезарная улыбка. Такая улыбка могла принадлежать только очень красивой женщине, которая знала о своей привлекательности лучше всех своих поклонников и обожателей.
Мадлен была одной из тех красоток, которые снискали Парижу репутацию столицы красоты, изящества, грации и гармонии. Высокая платиновая блондинка с изумрудными глазами сводила с ума мужчин и заставляла женщин кусать локти от зависти. Прекрасная фигура стоила Мадлен не одного часа в тренажерном зале, однако все усилия по сохранению идеальных форм оставались тайной за семью печатями. О том, чего стоило Мадлен держаться в рамках 90–60 – 90, знали только два человека на свете. Ее лучшие подруги и компаньонки во всех начинаниях, свидетельницы побед и досадных неудач – Натали и Колетт.
Три женщины представляли собой классическое сочетание несочетаемого. Казалось, у них не было и не могло быть никаких точек соприкосновения.
Мадлен – яркая блондинка с длинными пышными волосами.
Колетт – столь же яркая брюнетка с короткой стрижкой.
Думаю, нет смысла говорить о том, что Натали была настоящей рыжей бестией. Если бы она жила не в двадцать первом веке, а в Средние века, то непременно бы разделила печальную судьбу своей легендарной соотечественницы Жанны д’Арк и закончила бы свой земной путь на костре инквизиции. Причем гораздо раньше и гарантированнее, чем Орлеанская Дева.
Во-первых, потому что Натали давно потеряла невинность на любовном фронте, а во-вторых, потому что и в самом деле вела жизнь далеко не добропорядочной парижанки. Ее то и дело видели в столичных ночных клубах в сопровождении то одного, то другого ловеласа, сиюминутного героя светской хроники. При этом ни к одному из своих многочисленных поклонников Натали не испытывала чувства, называемого любовью. Она считала себя выше той страсти, из-за которой женщины теряют голову.
Мадлен уже устала читать подруге нотации по поводу того, что ей необходимо остепениться и найти себе подходящую пару. В понимании Мадлен это означало одно – поскорее выйти замуж.
Сама Мадлен не заставила себя долго ждать. Она первая из трех подруг побывала у алтаря и с тех пор ни разу не пожалела о содеянном. Во всяком случае вслух. С тех пор прошло уже года три, а Мадлен по-прежнему пела своему благоверному Жерому дифирамбы и мечтательно закатывала глаза, стоило Колетт или Натали спросить о здоровье ее мужа.
Если Мадлен была образцовой женой и хозяйкой дома, Натали – этакой чертовкой, не желавшей угомониться и перестать бередить мужские сердца, то Колетт представляла собой золотую середину.
Она не торопилась выйти замуж, как Мадлен, и в то же время не старалась гнаться за всеми удовольствиями и соблазнами в жизни, как Натали. Нет-нет, Колетт вовсе не отказывалась от земных радостей. Да и могло ли быть иначе?
Она жила в прекраснейшем городе, столице самой великолепной страны. Париж… Колетт обожала его так, как можно только любить и обожать родителей. Не то чтобы она не замечала его недостатков, неизбежных для любого мегаполиса, просто они, эти недостатки, представлялись ей изюминкой Парижа, без которой он потерял бы часть своего очарования.
Колетт сидела с подругами в уютном кафе на Монмартре. Из дальнего угла доносилась тихая фортепианная мелодия… Смуглые гарсоны-алжирцы в белых старомодных фартучках и колпаках сновали между маленькими круглыми столиками, поставленными так близко друг к другу, что можно было без труда услышать, о чем разговаривали люди по соседству…
Порой Колетт ловила себя на том, что улыбается неизвестно кому. Просто губы сами собой расплывались в улыбке от переполнявшего молодую женщину счастья и влюбленности в Париж.
– Колетт, почему ты снова улыбаешься? – с хитроватым прищуром спросила Мадлен.
– Что? О, извините, я задумалась.
– Ты всегда думаешь неизвестно о чем. Наверное, все художники немножко не от мира сего.
Мадлен покрутила пальцем у виска, чем обратила на себя внимание пожилого мсье, сидевшего у барной стойки. Она виновато склонила голову и послала случайному свидетелю их разговора воздушный поцелуй, тем самым жутко смутив старичка, который поспешил заказать для трех очаровательных дам бутылку лучшего французского шампанского.
Натали покрутила в руках принесенную бутылку.
– Неплохой выбор. Спасибо, Мадлен.
– А при чем здесь я?! – вспылила Мадлен. – Шампанское принесли для нас троих. Не забывайте, что я замужем!
Натали и Колетт дружно рассмеялись. Правда, бросив взгляд в сторону мсье у стойки, благоразумно затихли. Заливистый смех тянул еще на пару бутылок шампанского. Пожалуй, они разорят ни в чем не повинного старика, не забывшего еще о галантности былых времен. Современные мужчины совсем не такие…
– Мадлен, никто и не забывал о твоем обожаемом Жероме, – попыталась успокоить подругу Колетт. – Вернее ты нам не позволяешь забыть о нем ни на минуту. Не перестаю удивляться твоей верности. А еще говорят, будто блондинки легкомысленны и непостоянны в любви.
– Наша Мадлен – то самое исключение, которое подтверждает правило, – вставила Натали.
– В самом деле, Мадлен, неужели ты ни разу даже не взглянула на другого мужчину?
– Колетт, мы ведь не в отдельном мире живем. Вокруг всегда полно людей…