Жемчужная Тень
Шрифт:
«Так что же ты не берешься за одиннадцатую главу? Мы ждем ее».
Я вырвала эту страницу, убрала тетрадь и заперла дверь. Бросив страницу в огонь, я дождалась, когда от нее остался только пепел. И ушла спать.
Так продолжалось месяц. Дядя всегда начинал записи на новой странице со строки «Глава 11», затем следовало новое послание. Он дошел до того, что обвинил меня в присваивании части денег, которые выдавал мне на хозяйство, хотя, как он писал, мне хорошо платили. Вопрос спорный, и потом, кто их экономил, эти деньги, выданные на хозяйство? Прочитав непочтительные дядины замечания, я всегда сжигала страницу, и мы с ним постепенно продвигались к концу тетради. Из дядиных посланий было видно, что он следил за мной повсюду в доме и даже знал, что мне снится. А когда я ездила в Эдинбург за покупками, он в точности знал, где я побывала и что купила. Они с Элейн подслушивали мои разговоры по
Однажды утром миссис Доналдсон попросила расчет. И сказала мне:
— Почему бы вам не обратиться к врачу?
— А зачем? — спросила я. Но она не ответила.
Вскоре после этого мне позвонили из фонда — сказали, что не побеспокоили бы меня, если бы не одно загадочное обстоятельство. В дядиных письмах обнаружились многочисленные упоминания о романе «Пентлендская ведьма», который он писал перед смертью. В бумагах нашли последнюю главу этого романа, которую дядя, очевидно, писал на отдельных листах в поездке, что подтверждается в его письме, любезно предоставленном одним из его корреспондентов. Но где находятся остальные главы рукописи — неизвестно. В конце ведьму Эдит приговаривают к сожжению, однако еще до казни она умирает по своей воле, так сказал позвонивший мне человек и добавил, что десять утраченных глав должны вести к этому исходу. Это наиболее метафизическое из дядиных произведений, основанное на подлинных событиях, сказал этот человек, и подчеркнул, что роман имеет огромное значение.
Я пообещала ему поискать в доме. В тот же день я перезвонила и сказала, что нашла рукопись в ящике комода, в столовой.
Неизвестный пообещал приехать за ней. По телефону его голос звучал крайне подозрительно, он даже осведомился, нет ли в доме других рукописей.
— А вы уверены, что нашли все? Видите ли, фонд заплатил за весь архив без исключений… Нет-нет, почте я не доверяю. Буду завтра в два.
Перед самым его приездом я налила себе щедрую порцию виски с содовой — по правде говоря, весь последний месяц я подкреплялась таким образом в силу необходимости. Я достала тетради. На чистой странице было написано:
«До свидания, Сюзан. Приятно быть пылинкой на горизонте.
ГАДАЛКА
Шато стоял в окружении лесов посреди долины, в самом сердце французской родины трубадуров. Все, о чем рассказано далее, случилось десять лет назад, в конце лета.
Наша компания состояла из трех человек: Реймонда, его жены Сильвии, и меня, Люси. Супружеские отношения Реймонда и Сильвии уже разладились, что доставляло мне массу неудобств. На третий день нашего путешествия я поклялась, что больше никогда не поеду отдыхать одна с супружеской парой, и впоследствии сдержала слово.
Недоумевая, зачем меня вообще пригласили в эту поездку, я наконец догадалась, что мои спутники посредством моего одиночества пытались доказать, что они по-прежнему пара. К тому времени как после недели, проведенной во Франции, мы прибыли в шато, я была готова вскочить в поезд до ближайшего аэропорта и умчаться в Лондон.
Но в шато я передумала. Сильвия спросила, нет ли в доме свободных комнат. Тонкая, рослая, изнуренная работой, но элегантная мадам Дессэн, вышедшая навстречу нам из-за дома с полным ведром помоев для свиней, не ответила Сильвии. Обращаясь ко мне, она очень учтиво подтвердила: да, в шато есть комната для двоих — для меня и моего мужа, а также комнатушка для мадемуазель наверху, где живут горничные. Вмешался Реймонд и прояснил ситуацию. Мадам ответила тонкой улыбкой, из которой следовало, что она и раньше все прекрасно понимала. Я предположила, что Сильвия, которая говорила по-французски лучше меня, не проявила должного уважения: она приняла мадам Дессэн за местную поденщицу и обратилась к ней соответствующим тоном. Такова была привычка Сильвии; я часто гадала, сколько неприятностей уже доставил ей столь широкий диапазон изначальных отношений к людям, которым вполне хватило бы и обычной приветливости. Конечно, в этом вопросе она была сторонницей Ленина, считавшего, что классовое сознание определяется родом занятий. Реймонд воспринял этот инцидент равнодушно. Он был крупным и бородатым, работал продюсером на телевидении и принадлежал к интеллектуалам. Однако тщеславия ему хватало — настолько, чтобы, несмотря на разочарование в собственном браке, выразить удовольствие, вызванное ошибкой хозяйки, пусть даже мнимой ошибкой. Мадам не извинилась, только назвала нам цену комнат и спросила, предпочитаем ли мы полупансион. Разозлившись, Сильвия начинала бросать злобные взгляды
Мадам Дессэн поставила ведро и снова обратилась ко мне. Она спросила, не желаю ли я осмотреть комнаты. При всех своих манерах она была явно не чужда ехидства и настроена против Сильвии.
— А мы уже решили, что остаемся? — спросила Сильвия у Реймонда. — Тебе здесь нравится?
— С виду все прекрасно, — ответил он. — А комнаты я бы все равно хотел осмотреть — я не прочь здесь остаться.
Мадам Дессэн повела нас наверх. Я следовала за ней, мои умные друзья — за мной. Комнаты нам понравились, все мы решили остаться. Как ни странно, меня поселили не в комнате для горничных на самом верху, а в просторной спальне на том же этаже, что и моих друзей. Мадам — как в дальнейшем выяснилось, маркиза — поспешила вернуться к прерванной работе, предоставив нам самим заняться багажом. При первой встрече мне показалось, что ей далеко за пятьдесят, но, увидев, как резво она сбегает по лестнице, я поняла, что она гораздо моложе, лет сорока с небольшим. Ее неприязнь к Сильвии меня не тревожила. Я уже поняла, что и сама не стесняю супругов. Как ни странно, от чувства неловкости меня окончательно избавила мадам Дессэн. Она протянула мне соломинку. Я уцепилась за нее, и, к моему удивлению, она не сломалась. До меня Дошло, что хозяйка шато на редкость проницательна — в сущности, как многие в отельном бизнесе.
Комната привела меня в восторг. Две ее стены занимали окна, вся мебель была французской, провинциальной работы, уместной в шато XVIII века и предназначавшейся отнюдь не для постояльцев отеля. Почти весь дом был обставлен в одном стиле. Две его гостиных, желтая и зеленая, не производили впечатления деревенских, а напоминали о периоде расцвета высокого стиля во Франции XVIII века. Здесь была и «восточная» комната, разделенная на китайскую и египетскую половины и заставленная мебелью и редкостями, которые в XIX веке предки хозяйки привезли из путешествий. Все эти вещи были слишком ценными, чтобы отдать их в пользование обычным туристам, но не настолько редкими, чтобы прятать их от всех. Я с удовольствием отметила, что нас приняли в замке как гостей, хотя мадам Дессэн была явно склонна к дискриминации.
Лишь избранным гостям дозволялось пользоваться «восточной» комнатой и другими помещениями замка, полными с виду бесценных севрских статуэток и тарелок в застекленных шкафах. Для рядовых туристов предназначалась библиотека с более утилитарной обстановкой, телевизором, столами и множеством потертых, обитых кретоном диванов и кресел.
Именно там спустя несколько вечеров я предложила мадам Дессэн погадать на картах. После ужина в библиотеке собрались постояльцы — одни болтали, другие играли в карты, а пара в дальнем углу — в шахматы. Проливной дождь зарядил с самого утра, за окнами было сумеречно. Муж мадам Дессэн оказался невысоким и коренастым старичком — странная пара. Он сидел рядом, пока я предсказывала ей судьбу. Сильвия и Реймонд, которым давно наскучило мое гадание, ушли.
Мне следует сразу объяснить: очутившись за городом или у моря и поселившись где-нибудь, чтобы отдохнуть после путешествия, я порой встречаю людей, которым одиноко и тревожно, так что даже отдых не радует их, и когда встречаю, неизменно предлагаю погадать им на картах. Никто и не думает отказываться. Наоборот, мое предложение словно гипнотизирует других постояльцев, поток желающих узнать судьбу не иссякает. Ко мне подходят, чтобы спросить, сколько я беру за гадание, и, узнав, что я предсказываю судьбу бесплатно, слегка смущаются, но все равно не отступают и вежливо соглашаются подождать, если я занята или по какой-либо весомой причине не могу погадать им сразу.
Способ гадания, который я предпочитаю, никак не связан с традициями оккультных наук; я следую правилам, но моим собственным, тайным, в значительной степени меняющимся в зависимости от того, кому я гадаю. Это мои личные тайные правила, но они произрастают из глубокой убежденности. Их невозможно сформулировать, они так же просты и вместе с тем неописуемы, как первичные цвета, это не наука, а искусство. Я часто ошибаюсь, но всегда вижу это; в такие моменты я мыслю по-особому, словно ловлю слова в густом тумане, направляю свет факела своей интуиции то туда, то сюда, пока он не озаряет объект, который или подтверждает мои слова, или опровергает их. Порой мои предсказания в нынешнем времени и окружении выглядят нелепыми и неуместными, но я уже знаю, что они не раз оказывались поразительно точными позднее, в другом месте, следовательно, будут такими и в том случае, если я потеряю из виду человека, чью судьбу предсказала.