Жена-девочка
Шрифт:
Испытывала ли она аналогичные чувства?
Ему было трудно судить об этом, да и его мало интересовало это.
Если у него и были мысли о ней, то выражали они лишь благодарность. Он вспомнил, как ему казалось, что именно она послала к нему на помощь посла со звездным флагом, и это подтвердила Бланш Вернон в той памятной беседе во время охоты на фазанов.
И потому он задавался вопросом: «Должен ли я заговорить с нею?»
Мысли вернули его назад, он вспомнил все, что произошло между ними — ее холодное прощание на утесе, где он спас ее от наводнения; ее почти презрительный отказ на балу в Ньюпорте. Но он помнил также ее последние слова, посланные ему при выходе из танцевального зала и ее прощальный взгляд с балкона, когда он уезжал из Ньюпорта!
Эти слова и взгляд, снова всплывшие в давних воспоминаниях, заставили его повторить вопрос к самому себе: «Должен ли я заговорить с нею?»
Десять раз он уже был готов заговорить, и каждый раз он не решался на это.
Времени было более чем достаточно, чтобы поговорить вволю. Хотя почтовый поезд, делая сорок миль в час, должен был добраться до Лондон-Бридж за пятнадцать минут, казалось, он никогда не доедет до станции!
Время тянулось так медленно, потому что даже единым словом не обменялись в пути капитан Майнард и ни один из его бывших знакомых!
Все они почувствовали себя свободными, когда показался перрон, давший им возможность избавиться от вынужденной компании с ним!
Джулия, возможно, была исключением. Она последняя из компании покинула вагон, в то время как Майнард, со своей стороны, все еще находился там.
Казалось, она специально задержалась, в надежде на то, что разговор все же состоится.
Слова «это бессердечно, жестоко!» уже готовы были сорваться с ее уст, но чувство гордости остановило ее, и она быстро выскочила из вагона, чтобы избежать унижения.
Майнард также был близок к тому, чтобы заговорить. И он также подавил свое желание — гордостью, но не бессердечностью!
Он наблюдал за ними, как они шли по перрону. Он видел, как к ним присоединились двое джентльменов — один из них сделал это украдкой, как будто не желал, чтобы его заметили.
Он знал, что скрывающимся господином был Свинтон, и знал, почему он не желает попадаться Майнарду на глаза.
Майнарда более не волновали ни действия этого господина, ни — тем более — его компания. Единственной реакцией Майнарда были слова:
— Странно, что в каждом неприятном эпизоде в моей судьбе я встречаю эту компанию — в Ньюпорте, в Париже — и вот теперь, в Лондоне, когда мое несчастье велико как никогда!
Он продолжал размышлять над этим совпадением, пока железнодорожный носильщик без особой учтивости запихнул его самого и его чемодан в кэб.
Служащий не понял причины его витания в облаках и не сделал ему никакой скидки на это.
Захлопнутая с силой дверца напомнила Майнарду о его небрежности: он забыл дать носильщику чаевые!
ГЛАВА LXIII. «КАК ЭТО СЛАДКО, КАК СЛАДКО!»
Путешествуя в кэбе, Майнард благополучно добрался до своего дома рядом с Портмэн Сквер.
Благодаря тому, что у него был свой ключ, он вошел в дом, не побеспокоив хозяйку.
Хотя он был у себя дома, и кровать словно приглашала его задремать, уснуть он не мог. Всю ночь напролет он пролежал на ней без сна, думая о Бланш Вернон.
Встреча с Джулией Гирдвуд, которая ехала рядом с ним в железнодорожном вагоне, отвлекла его на время, но все воспоминания, связанные с ней, исчезли, как только они расстались, так и не заговорив друг с другом.
Джулия покинула вагон, и мысли Майнарда вернулись к дочери баронета, к ее прекрасному облику, с розовыми щеками и золотистыми волосами.
Непредвиденное осложнение было очень неприятно, и он сожалел, что так вышло. Но все же, размышляя, он чувствовал себя не несчастным, а лишь не полностью счастливым. И как могло быть иначе после тех нежных слов, все еще звучавших в его ушах, после того, как он получил этот листок бумаги, который он снова достал и перечитал при свете лампы?
Больно было думать, что «папа никогда не согласится на то, чтобы она снова встретилась со своим любимым». Но он не терял надежды.
Дело ведь происходило не в средневековой Англии, не в стране монастырей, где, чтобы осуществилась любовь, требуется санкция родителей. Все же власть родителей могла быть преградой, и серьёзной преградой, но Майнард не придавал этому большого значения.
Между ним и надменным баронетом возник барьер, который Майнард не в состоянии преодолеть — их разделяла пропасть социального неравенства!
Неужели нет никаких способов изменить это? Ни одного способа получить согласие на продолжение отношений с дочерью баронета?
В течение долгих часов эти вопросы мучили его; обессиленный, он заснул, так и не найдя ответа на них.
В это же время Бланш лежала на своей кровати без сна и долгие часы размышляла над теми же проблемами.
У нее были несколько другие мысли, в том числе и такие, что вызывали страх. Её страшил разговор с отцом!
Вернувшись в свою комнату, она сумела в тот день избежать неприятного разговора.
Но на следующий день, когда ей придется встретиться с отцом, — она, скорее всего, вынуждена будет дать объяснения происшедшему. Казалось, ничего нового уже нельзя было добавить к этому. Но необходимость успокоить её отца и повторение того, что уже известно, могло быть достаточно неприятным и причинить ей боль.
Кроме того, был ещё один её поступок, уже после того, что все это случилось, — тайное послание, маленькая записка, переданная Майнарду. Она сделала это наскоро, уступив инстинкту любви, которая полностью владела ей в ту минуту. Теперь, в спокойном состоянии, в тиши своей комнаты, смелость оставила её, и девочка сомневалась, правильно ли она поступила.
Это было скорее опасение за последствия, чем раскаяние в самом поступке. Что, если отец узнает и об этом? Или если он будет догадываться и расспрашивать её?