Жена Кукловода
Шрифт:
– Дорога, - горько усмехнулась Людмила. – Слишком дорогая кукла, в которую нельзя играть, потому что можно сломать. Как лестно.
– Ты не понимаешь! Я никогда себя не прощу за то, что случилось с тобой! Никогда…
Его голос задрожал, Людмиле показалось, что он заплачет. Это выглядело ужасно. Она никогда в жизни не видела, чтобы Руслан плакал.
– Как же мы могли…как могли позволить все разрушить. Мы же были счастливы. Были…
– Были? Мы можем еще быть счастливы! – отчаянно выкрикнул Руслан, больно стиснул ее плечи, впился пальцами. Он словно пытался удержать Людмилу,
– Как? – Людмила стиснула зубы от боли, разливающейся в груди.
– Ты не можешь отказаться от всего этого. Я не могу больше в это играть. Бег по кругу. Выхода нет. Опять будешь искать себе новую игрушку? А я буду пылиться в шкафу, как старая забытая вещь?
Он вдруг разжал руки, застонал, отошел к окну. Распахнул его настежь, впустил в комнату холодный мартовский ветер, пропахший талым снегом и прелой прошлогодней листвой.
– Не могу тебя отпустить, - глухо сказал он, не оборачиваясь, словно обращался к пустоте. – Просто не могу.
– Разве я ухожу?
Руслан резко повернулся к ней всем телом. В глазах появилась робкая надежда.
– Отпусти Кукловода. Как я отпустила Эль. Только сможешь ли…
Руслан смотрел на нее, будто пытаясь осмыслить то, что услышал.
– Не знаю, - отчаянно прошептал он.
– Это наш единственный шанс. Эль больше нет, и если ты не сможешь отказаться от Кукловода – у нас нет будущего.
Слова будто били Руслана по щекам. Он вздрагивал и опускал плечи. Людмиле было так странно и страшно смотреть на него, почти сломленного, растерянного, здесь, в этой комнате, где он всегда был Господином, воплощением власти и силы. А потом вдруг шагнул к ней, рухнул на пол, обнял колени, прижался к ним. Его слезы обожгли кожу сквозь чулки.
Людмила провела кончиками пальцев по короткому, слегка колючему ежику волос.
– Я.., - голос Руслана дрогнул, тихий, совершенно не похожий на властные приказы, которые привыкли слышать эти стены. – Мы… попробуем. Все будет как прежде, правда?
Людмила промолчала. Меньше всего сейчас ей хотелось лгать и давать невыполнимые обещания.
Эпилог
– Пани Сикорска! Автограф, прошу!
Дама в изящной шляпке с маками протянула свеженькое, пахнущее типографской краской издание нового романа.
Людмила улыбнулась и достала дорогую ручку «золотое перо». Если присмотреться к ней повнимательнее, можно было увидеть гравировку – вензель из двух букв – Л и Р.
– Как зовут пани? – спросила она.
– Адель, - улыбнулась дама. – Адель Крашчек.
Изящный росчерк золотого пера.
– Пани, Сикорска! Это для моей дочери! Она ваша страстная поклонница. Ее зовут Ева.
Она улыбнулась еще одной читательнице, строгой женщине лет пятидесяти.
– Надо же, совсем как мою героиню!
Еще полчаса конференции и порядка полусотни подписанных экземпляров ее романа, недавно переведенного на чешский. Хотя здесь многие давно прочитали его на русском, но купить издание на родном языке не поскупились.
Наконец, конференцию объявили закрытой и последние читатели разошлись. Она устало потерла лоб, повела затекшими плечами.
– Госпожа Сикорская, вас подбросить?
Ее местный агент, молодая задорная девушка лет двадцати трех, со смешным именем Зденка и еще более смешной фамилией Гржимек удивительно хорошо говорила по-русски.
– Не надо, дорогая, - устало улыбнулась Людмила. – Я погуляю еще по Староместской площади. Поглазею на Ратушу, чаю выпью. Погода прелесть. Потом возьму такси.
– Ну как хотите, - Зденка пожала плечами. – Только не забудьте, завтра еще две конференции – в Доме писателей и в «Луксоре».
– Помню, - вздохнула она.
Зденка унеслась прочь, бодро стуча каблучками.
Через час Людмила сидела в ресторанчике «У Тына», пила зеленый чай, и смотрела на шумную толпу туристов, собирающихся перед Ратушей, чтобы поглазеть на то, как на астрономических часах Смерть будет звонить в колокольчик, Щеголь – смотреться в зеркало, Скряга – трясти мешочком с золотом, а самом верху будут сменять друг друга фигурки Двенадцати Апостолов и кукарекать Золотой Петушок. Раскаленные июльским солнцем древняя брусчатка и черепичные крыши щедро делились теплом, Старая Прага любовно согревала в ладонях всех – и гостей, и местных жителей. После холодного, надменного чопорного Питера эта солнечный, радушный город не переставал удивлять Людмилу. Прага навсегда прогнала ее кошмары, ни разу ей больше не снился страшный старик в шляпе с высокой тульей.
– Какая встреча, - тихий вкрадчивый голос заставил ее вздрогнуть.
Подняв голову, Людмила увидела мужчину в светлом костюме, подтянутого, ухоженного и вальяжного, и не могла поверить, что видит его здесь.
– Как вы тут? – только и смогла выдохнуть она.
– Судьба, - радостно улыбнулся Каверин. – Это судьба. Приехал снимать постановочное фото в готическом антураже: готика снова в тренде. Два дня в Праге, потом по замкам: Глубокая на Влтаве, Орлик, Штернберг, Локет, ну и Крумлов. Можно присесть?
Она указала на свободный стул.
Каверин уселся, закинул ногу на ногу, и деликатно, но с интересом разглядывал ее.
– А я много о вас слышал, - произнес он лукаво. – Успешная писательница. Новый роман «Воспитание Евы» - бестселлер.
– Так получилось, - смутилась она. – Да вы тоже, смотрю, процветаете.
– Не жалуюсь, - ответил Каверин уклончиво. – А как ваш сын?
– В Милане, - с гордостью сказала Людмила, - стажируется в «Вог» на показах Дней Моды.
– Он, правда, очень талантлив, - сказал Каверин, - это не лесть. Далеко пойдет. Всего семнадцать, а уже «Вог»!
Людмила молча улыбнулась, в благодарность за комплимент сыну.
– А как господин Сикорский?
Людмила посмотрела на него с укором.
– Только не говорите, что не знаете.
– О чем? – немного фальшиво удивился он.
– Уже год мы не вместе. Я уехала в Прагу, к сыну. И больше не вернулась.
Людмила не знала, зачем все это сказала Каверину. Но отчего-то солгать не смогла.
Он усмехнулся. Отвел взгляд, будто хотел скрыть мелькнувшую в глазах радость.
– Значит, все-таки, правда. А я не мог поверить.