Жена прокурора
Шрифт:
– Не плакала?
– Ты же знаешь свою дочь, – с улыбкой говорит Амато. – Конечно, плакала. Все пассажиры самолета нас возненавидели.
Я прижимаюсь лбом к его груди и тихо смеюсь. Представляю, как ему было сложно.
– Покажешь, где вы живете?
– Конечно.
Такси я вызвала заранее. За полчаса до того, как самолет сел. Там наверняка накапала приличная сумма, но я не хотела ждать потом полчаса, чтобы освободилась машина. Мы забираемся в салон. Я усаживаю малышку на руки, она счастливо улыбается. По глазкам вижу, что уставшая,
– У тебя сегодня встреча с отцом? – спрашивает Амато, пока едем на квартиру.
– Да. В четыре. Останешься с Мирой еще на несколько часов?
– Не хочешь поехать вместе? Можем попросить Дани остаться с Мими.
– Тебя все равно не пропустят. В разрешении указано только мое имя.
Удивительно, что я так быстро и без особых проблем получила разрешение. Стоило только написать просьбу, как ее тут же удовлетворили. Посещение, конечно, назначили через две недели, словно у отца там целая очередь выстроилась из тех, кто ищет с ним встреч.
– Ты точно уверена, что безопасно ехать на зону в одиночку?
– Там есть охрана, Амато. Я ведь еду на встречу к отцу, а не в одну камеру с толпой насильников.
Я его понимаю, он беспокоится и не хочет отпускать меня одну, но внутрь его не пропустят. Максимум – он останется в неведении в машине, а я буду торопиться и сбиваться, зная, что где-то там, за воротами, обо мне переживает жених. Я не видела отца полтора года. В прошлый раз не решилась на встречу, но мы созванивались. Раз в несколько месяцев папа звонил мне, спрашивал, как дела.
Когда приезжаем, мне первым делом приходится кормить Миру смесью и укладывать ее спать. Она ожидаемо капризничает, нервничает. Ей не нравится купленная новая кроватка и вообще эта квартира. Она для нее чужая. Я даже думаю, что не получится поехать ни на какую встречу. Оставить Миру, когда она так плачет, я бы точно не смогла, но она неожиданно затихает, успокаивается и засыпает, а я с облегчением выдыхаю, перекладываю малышку в кроватку и выхожу к Амато.
– На эту тумбочку нужно купить силиконовый уголок, – указывает на тумбу в гостиной. – Мира пока не ходит, но, когда начнет, точно дотянется головой и поранится.
Амато раскрывает объятия, в которые я с готовностью окунаюсь. Крепко обнимаю его за шею, прислоняюсь щекой к сильной груди. Когда Амато рядом, все мои недавние мысли кажутся таким бредом. Он здесь, рядом, обнимает меня, заботится о моей дочери и любит меня. Вижу это в его взгляде. Он смотрит так, как я когда-то смотрела на Ярика. Влюбленно, с желанием, с ожиданием. Мне кажется, что, пока я не дала согласие выйти за него замуж, он не верил, что это когда-либо случится. Я долго сомневалась, думала, но когда мужчина предлагает твоей дочери свою фамилию и гражданство просто так, ни на что не надеясь, а потом еще и предлагает с ней посидеть, пока ты будешь решать свои дела, невольно думаешь, что обязана.
Согласилась я, конечно же, не поэтому. Не знаю, но в какой-то момент я поняла, что назад дороги нет. Что моя любовь к Ярославу пройдет, растворится, словно ее и не было. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, что все правильно. Яр по-прежнему сосредоточен на работе. Сильный, независимый, серьезный. Я задумалась, стоит ли ему знать о дочери. Нужно ли ему это? Но в конце концов решила, что обязана сказать. В первую очередь потому, что это будет правильно.
– Я соскучился.
Амато обнимает меня за талию, прижимает к себе, гладит округлившиеся после беременности и родов бедра.
– Я тоже соскучилась, но мне пора.
– Уверена, что справишься одна?
– Уверена.
Дорога занимает не так много времени. Наверное, мне попался таксист, который неплохо знает город, поскольку у него не возникло никаких проблем с объездом пробок. По приезде меня тщательно проверяют, забирают телефон и смотрят сумку, что я привезла, чтобы передать папе. Что-то, что кажется им подозрительным, выкладывают и запрещают проносить. В итоге я беру лишь печенье и конфеты. Колбасу с хлебом почему-то отбирают.
Комната встреч довольно убогая. Маленькая, но чистая, что не может не радовать. Я аккуратно присаживаюсь за стол и жду. Осматриваюсь, пока отца нет. Здесь стоит небольшая кровать, есть еще одна дверь, не та, через которую мы пришли. Почему-то я думаю, что сюда приходят жены и девушки осужденных, и кровать здесь стоит не просто так.
Когда за моей спиной скрипит дверь, я едва держусь, чтобы не вскочить на ноги. С трудом заставляю себя медленно подняться и обернуться. Первое, что бросается в глаза – густая щетина, покрывающая родное лицо. Дальше – бледная кожа, хмурый безжизненный взгляд и почему-то кривая усмешка.
– Ну, здравствуй, дочка. Обнимешь папу?
Я подхожу к отцу, не задумываясь. Обнимаю. От него пахнет каким-то химическим веществом. Видимо, им стирают здесь одежду.
– Так долго не появлялась, – хмыкает отец, когда садимся за стол. – Построила новую жизнь в своей Италии.
– Я…
– Да ладно, – отмахивается. – Правильно сделала. Нечего тебе тут делать, так что и вернулась ты зря. Ты же навсегда хочешь?
– Навсегда.
– Зря. У тебя ведь хорошо все было в Италии. Муж, дочка. Решила не привозить внучку знакомить с дедушкой?
От этих слов перехватывает дыхание, а в горле царапает ком.
– Ты знаешь?
– Знаю, конечно. Ты что, думала, я из-за осуждения о дочери забуду? Мне все докладывали.
Папа не обвиняет меня, но я почему-то вижу в его взгляде щепотку осуждения. Он может говорить что угодно, но его сильно задевает тот факт, что я не приезжала, хотя он сам просил этого не делать, но я и не напрашивалась, не настаивала. Нет и нет.
– А…
Я не знаю, как спросить о Барсеневе. Какова вероятность того, что он уже знает?