Жена воина, или любовь на выживание
Шрифт:
И потому я заулыбалась еще до того, как она сказала:
— Здравствуй, пантеренок.
Я не отказала себе в удовольствии пробежать через все помещение и с разбега крепко-крепко обнять бабушку. Она не ожидала этого. Растерялась в первое мгновение, опустила руки, а потом:
— Кирюсик, — и осторожно обняла меня.
И было в ее объятии что-то такое родное, что маму напомнило, и… У меня ведь никого не было, кроме мамочки, а теперь есть бабушка, Араван, Эран.
Осторожно отстранившись от Кираты, я взглянула на тар-эна, который как-то механически гладил уткнувшегося
— Знаете, — тихо начала я, — будет лучше, если вы мне сразу скажете все как есть.
Я прошла к столу, потянув бабушку за собой, села. Кирата присела на соседний со мной стул. Странно присела, как-то с краю. Мне вдруг вспомнилось, что единственная эйтна, которую я видела сидящей, была эйтна-хассаш. Впрочем, нет, на креслах эйтны сидели, а что не так со стулом?
Бабушка, заметив мое недоумение, вдруг тихо сказала:
— Мутация затрагивает костную ткань, пантеренок.
— Что? — удивленно переспросила я.
Кирата медленно подняла руку к ткани, закрывающей ее голову и лицо, затем осторожно, словно осужденный на казнь, начала разматывать. Слой за слоем… А затем медленно стянула экесе с головы…
Не знаю, как я удержала крик!
У нее не было волос. Голый, покрытый черной чешуей череп! И у нее не было лица! Всего человеческого — одни глаза и переносица… Только переносица, а дальше сеточка. Не наносное, нет, дышащая органика, подрагивающая, когда Кирата выдыхала. И рот, который ртом никто бы не назвал — пасть. С наростами как у насекомых, с черными жвалами. И тень! Тень, которая ехидно скалилась мне, демонстрируя себя! Потому что это была не бабушка, в чье тело вселилась тень, это была тень, которая перестроила тело бабушки под себя и милостиво позволяла Кирате существовать.
Я зажмурилась. По щекам потекли слезы. В горле ком, и рвется судорожный всхлип. Как же так?! Как же так можно?! Как?
— Это мутация, Киран, — тихо сказала бабушка. — Это то, кем станешь ты, если останешься на Иристане.
Протянув руку, коснулась ладони Кираты, сжала, стараясь прекратить истерику. Стараясь взять себя в руки, стараясь понять. Распахнула глаза, повернулась и взглянула на Эрана. Воин встретил мой взгляд спокойно. Он знал. Уже знал.
— И когда ты выяснил? — тихо спросила я.
— Вчера, — прозвучал ответ. — В подземельях хассара Айгора были установлены камеры слежения, я видел, что с тобой произошло после… нашего поцелуя.
Воин сглотнул. Глаза сузились, зубы сжались. Он был в ярости, но не я.
— Мы уже целовались, — напомнила срывающимся голосом. — В ночь, когда я тебя застукала в рейде по домам терпимости.
Бабушкина рука, которую я продолжала удерживать, дрогнула. Наверное, бабуля удивилась, и сильно, но сейчас меня интересовал Эран.
— Что произошло после? — мгновенно задал вопрос воин, чуть подавшись вперед.
Я вспомнила наш с Деймом бег на пределе возможностей
— Мы бежали из города.
— Пешком? — уточнил тар-эн.
— Бегом, — улыбнулась я. — К утру просто падала.
Эран скрипнул зубами, но кивнул и задал следующий вопрос:
— А после поцелуя на мосту?
Бег за левым, смерть Наски… Как же мне было жаль его.
— Меня схватили в переулке, — прошептала я. — И усыпили.
Воин вновь кивнул, его глаза задумчиво прищурились.
Бабушка осторожно отняла ладонь и торопливо закрыла лицо и голову, вновь намотав ткань. А я смотрела на нее и с трудом сдерживала… ярость. Бабушка ведь была молодой и красивой женщиной, родившей от любимого мужчины и потерявшей все в момент родов. Потому что в нее вселилась тень! И в то же время я преотлично помнила, как выглядела эйтна-хассаш, когда стянула с себя ткань, и вполне даже симпатичная была женщина. Сволочь, но симпатичная, а тут целый монстр. Почему? В чем причина?
— Бабушка Кирата…
— Ты знаешь мое имя? — искренне удивилась эйтна.
— Слышала, как тебя назвала главнючка. — Бабушка удивленно распахнула глаза, и я пояснила: — Эйтна-хассаш.
— И запомнила? — В голосе Кираты слышалась улыбка, теплая улыбка.
А ведь у меня тоже могла быть бабушка, как у Мики. Бабушка, которая бы любила и баловала, и пекла плюшки с ягодами, и рассказывала бы сказки, когда мама улетала на испытания, а мне приходилось спать в квартире одной. Совсем одной.
— У меня хорошая память, я же кадет, — подтвердила, стараясь не думать о том, что могло бы быть. Не думать. — Так вот, бабушка Кирата, я же видела эйтну-хассаш без платка, и там такого не было.
Тяжелый вздох, и, сев чуть иначе, так что вообще на самом краю стула была, Кирата начала рассказывать:
— Видишь ли, пантеренок, существует генетическая память, позволяющая виду выжить в определенных условиях. И ДНК хранит ее, чтобы в случае определенных условий…
— Как альбиносы, — догадалась я.
Бабушка кивнула. И продолжила:
— Так случилось, что несколько родов на Иристане хранят в своем генетическом коде больше вариаций изменения, и потому наши ткани способны ускоренно мутировать. Таких родов немного, Киран.
Она запнулась и минуты две сидела молча, опустив голову и глядя в пол, а затем:
— Я из рода Аэрд, — прошептала едва слышно. — Мы традиционно становились эйтнами. Моя мать, бабушка, прабабушка… все. А еще… — теперь приходилось прислушиваться, чтобы расслышать, настолько тихим стал голос, — мы способны влиять на пол дитя, которого зачинаем.
Взглянула на Эрана, тар-эн тоже слушал с явным интересом, и я понимала, что эта история для него в новинку. Бабушка же продолжала:
— Для того чтобы запустить процесс мутации, эйтна проходит три болевых шока. Первый — при рождении, ведь процесс родов — это боль не только для матери, но и для дитя. Второй болевой шок идет под жестким контролем эйтн, в главном храме. А третий, — она судорожно всхлипнула, — при родах. И мы поднимаемся с алтаря другими, Кира, теми, кто уже не женщина и не человек.