Женитьба Лаучи
Шрифт:
Было здесь немало и скобяного товара: уздечки, тесаки, ножи, ножницы для стрижки овец, топоры, тазы, кастрюли и целая гора чугунков, а по другую сторону решетки красовались, как в заправском магазине, клубки шпагата, ситец, перкаль, пончо, рубахи, косынки, штаны, индейские плащи, нитки, стеклярус, красные и голубые платки и еще всякая всячина.
Гальпон [2] походил на просторный, крытый железом сарай. Комнатка в глубине, очевидно, служила спальней донье Каролине. Примерно в десяти варах, в углу патио, обнесенного забором, стоял гальпон поменьше, внутри которого не было решительно ничего, кроме сделанного
2
Гальпон – барак, здесь: сельский дом.
Меня очень удивило, что, кроме доньи Каролины, ни в гальпонах, ни во дворе никого не было видно, По огороженному проволокой выгону бродили пять-шесть овечек да облезлый соловый жеребец, с виду очень старый и смирный, на котором, верно, ездила донья Каролина.
Во дворе висела баранья туша, сплошь облепленная мухами, – остальные, менее удачливые, тучей роились вокруг. Но напрасно я озирался по сторонам: нигде никого.
«Как только живет бедная женщина в таком одиночестве? – думал я. – Собаки ее не защитят: любой бродяга прикончит их, а потом и ее, и оберет все до победней нитки… Она, видно, неробкого десятка!… Разве вот проезжий остановится здесь переночевать по дороге в город…»
Меня начала интересовать эта итальянка. Вернувшись в дом, я спросил у нее:
– Простите, мисия Каролина, вы живете одна во всем доме?
– Да, – ответила она, – если не считать старика, который сейчас пасет свиней там у ручья. Он-то и помогает мне немного.
– Черт побери, сеньора! И вы не боитесь жить совершенно одна, так далеко от города? Ведь старик едва ли может вас защитить.
– Да, верно, бедняга очень стар!… И хотя у меня есть ружье и я умею стрелять, порой бывает страшновато… Вот почему я и думала поселить у себя кого-нибудь, кто помогал бы мне в торговле… но что поделаешь!
После этих слов она посмотрела на меня очень серьезно, очень внимательно и умолкла.
– Почему же вы этого не сделали? – спросил я.
– Э! Почему, почему!… Охотников много, да мне никто не подходит… Больше пятнадцати песо в месяц я платить не могу… А на это, хоть я даю еще ночлег и харчи, соглашаются только такие, что уже никуда не годятся.
Тогда я спросил не то всерьез, не то в шутку:
– Ну, а я как, тоже никуда не гожусь?
– О, вы нет! – сказала она, глядя мне прямо в глаза.
– А если так, то вам ведь говорил мой друг развозчик?…
– Да, но сказать все можно, а потом…
– Так знайте, сеньора, что касается меня, я готов служить вам не то что за такую плату, но и за гораздо меньшую… Я устал бродить по свету… Беда в том, что у меня нет рекомендаций… В Паго я никого не знаю, кроме развозчика.
Донья Каролина снова пристально взглянула на меня, будто хотела прочесть мои мысли. Я, конечно, не красавец, но есть во мне что-то… что-то привлекательное, особенно для женщин. Смеетесь? О!… Если бы я только рассказал вам… Во всяком случае, донье Каролине я показался достаточно симпатичным, потому что она тут же сказала:
– Если дело только за рекомендациями, не беспокойтесь, вы не похожи на дурного человека, скорей наоборот! Но какая корысть вам в этом месте, если даже пеоном на плантации вы заработаете не меньше двух-трех песо в день?
Я объяснил ей, что житель я городской, а не деревенский и что не очень-то мне по вкусу работать на ветру и на солнце, как приходилось работать, спасаясь от голодной смерти, с тех пор как я пустился на поиски счастья, потеряв все, что имел раньше. Рассказал, будто в Буэнос-Айресе коварный друг интригами выжил меня с выгодной должности, а сам занял мое место, и что потом искал я своей доли, кочуя по внутренним провинциям, но неудачи преследовали меня, и теперь вот приходится возвращаться на родину, чуть не протягивая руку за подаянием. Одним словом, наговорил ей с три короба, а она слушала с большим интересом и сочувствием, разок даже как будто прослезилась…
В это время забежали двое возчиков выпить по стакану вина, и я вышел во двор.
Возчики торопились и тут же поехали дальше. Донья Каролина кликнула меня.
– Ну что ж, – сказала она, – если хотите, попробуйте, поживите здесь несколько дней.
– Да что тут пробовать! Если останусь здесь, так уж на всю жизнь! – произнес я с восторгом.
– Как знать!… Одним словом, плачу я вам теперь пятнадцать песо, а потом… если дела пойдут хорошо… в общем, там видно будет… Я дам вам кое-какую одежду, еда у вас всегда будет, а спать можете в гальпоне, возьмите себе несколько подстилок и пончо, чтобы укрыться.
Я так и заплясал от радости.
V
Уже вечерело, когда я снова вышел во двор и увидел там старика свинопаса, который вернулся домой с заходом солнца. Сидя у порога гальпона на бычьем черепе, он посасывал сигару, а в открытую дверь виден был жарко пылавший в очаге огонь и густые клубы дыма, скрывавшие от глаз даже стены.
– Отдыхаем, земляк? – спросил я, чтобы завязать разговор.
– Так и есть, приятель, – охотно отозвался старик, – покуриваю, пока вода закипит да мясо поджарится. Не желаете ли зайти, выпить зелененького мате [3] ?
3
Мате – парагвайский чай, излюбленный напиток аргентинцев.
– С удовольствием, дружище дон…
– …Сиприано, к вашим услугам, – откликнулся старик. Он держал в руке окурок сигары и то и дело поглядывал на него, словно сокрушаясь, что сигаре скоро придет конец.
Мы вошли в гальпон. В очаге ярко пылали сырые дрова, рассыпая искры и источая густой, едкий до слез дым; у самого огня кипел огромный, черный от копоти чайник, рядом стояла внушительная деревянная коробка с листьями мате. На огне жарился кусок мяса, очевидно, отрезанный от висевшей во дворе туши, тут же стоял кувшин с соленой водой. Сарик любил жить в свое удовольствие. Он втащил в помещение бычий череп, я уселся на другом черепе, и мы принялись попивать мате и вести неторопливую беседу,
– Откуда же вы прибыли, дружище? – спросил дон Сиприано, поднося мне чашечку горького мате. – Ведь вы не местный, не правда ли?
– Нет, я не местный, но скоро стану им, – ответил я.
– А, вот это хорошо. А где думаете работать, если не секрет?
– Думаю, здесь. Буду помогать хозяйке.
– Вот и отлично! А то некому бедняжке помочь с тех пор, как скончался ее муженек… вот уже чуть не год прошел… Женщина не должна оставаться одна, раз уж походила в парной упряжке… Как бы ловка она ни была, а с мужской работой ей не управиться.