Женька и миллион забот
Шрифт:
Не приснилось.
– Где мой холодец? – тоном доморощенного трагика вопрошал Юрик. – Кто съел мой холодец? Вадим?!
– Деточку обидели! – Женька закатила глаза.
– Я не ел! – орал из своей комнаты сынуля.
– Он спал! – принялась заступаться за любимого внука бабушка. – Он всю ночь спал!
– А ты откуда знаешь? На часах стояла? – обнаглел от голода Юрик.
– Не смей так с матерью разговаривать! – тут же вставила Марина из своей комнаты.
– Может, это ты съела?
Что-то гулко грохнуло, Марина прибежала из своей комнаты на кухню:
– Я? Обалдел? – Марина вот уже пару месяцев сидела на «диете», правда, пока
Ну, все, теперь этот любитель покушать не угомонится до тех пор, пока не узнает правду. Женька направилась прямиком на кухню и остановилась в дверях:
– Я съела, я, и что теперь?
Юрик вопросительно посмотрел на сестренку, открыл было рот, но заметив вызывающий взгляд, рот захлопнул.
– Да нет, ничего, это я так…
– Есть захотела, вот и съела.
Ниночка сидела за столом, перед ней уже стояла большая кружка с горячим чаем, на тарелке стопка блинов. Новоявленная невеста поглощала их с бешенной скоростью, словно их у нее вот-вот отнимут. Женька ужаснулась. Если дело и дальше пойдет такими же темпами, то эта красавица к концу их поисков вообще не влезет ни в одно из своих платьев. И придется ей под венец идти не в свадебном наряде, а в мешке из-под картошки…
– Ты что делаешь!? – скорчив грозную физиономию, заорала Женька.
Ниночка хрюкнула, подавилась и закашлялась, краснея на глазах, то ли от натуги, то ли от стыда, что само по себе весьма сомнительно.
– Мама! Я же сказала: чайку! – Женька решительно отставила тарелку с блинами от греха подальше.
– Ей сейчас надо кушать за двоих! – весомо возразила бабушка, решительно приставляя тарелку обратно поближе к беременной невесте.
Ага, Ниночка уже оповестила всех о своем «интересном» положении.
– А я говорю: ей под венец идти, в платье не влезет! – гнула свое Женька, снова отставляя тарелку.
Вбежал Вадим, цапнул пару блинов прямо со злосчастной тарелки и смылся, не успев получить подзатыльник от Марины.
– А я говорю, пусть ест! – кипятилась мать, она напрочь забыла о плите и сковородке, на которой сейчас пеклось очередное произведение кулинарного искусства. – Влезет или не влезет, теперь это уже не важно! Ей надо ребенка кормить! А если её женишок бросит беременную невесту из-за того, что она прибавит пару килограмм… – и она снова попыталась придвинуть тарелку поближе к Ниночке. Женька упрямо вцепилась в другой край.
– Какие там «пара килограмм», у нее же скоро попа будет, как у бегемота! – кричала Женька, не собираясь уступать матери.
– Ага, – вставил Вадим, сунув нос в проем кухонной двери, он уже дожевывал стащенный блин и теперь примеривался к следующему, – и хвостиком будет крутить, как пропеллером – какашки разбрызгивать… я в «Мире животных» видел…
– Иди отсюда, эрудит! – Марина наподдала ему по макушке.
Не известно, чем бы закончилась эта баталия, если бы вопль Юрика не вывел их из состояния затяжного противостояния:
– Мама! Горит!
Валентина Георгиевна кинулась спасать изделие из теста. Столкнулась с Юриком, тот, едва успев удержаться на ногах, взмахнул рукой и снес с холодильника вазочку, Марина кинулась ее спасать…
…в дверь позвонили. Не досмотрев, чем кончится дело на кухне, которая по габаритам была совершенно не приспособлена для нахождения в ней пяти взрослых особей, Женька кинулась в коридор. Кого же там еще черт несет?
Черт принес Стёпу – субтильного «вьюношу лет тридцати» с отвислым брюшком, хлипкими коленями и клочковатой бородкой, которую сам он считал верхом мужественности. Стёпа, насколько Женька знала, был давно и безнадежно в нее влюблен, еще со школы. Жил он в соседнем подъезде, и Валентина Георгиевна частенько промывала дочери мозги на предмет – не сходить ли ей замуж за Стёпочку. Все-таки семья интеллигентная, мама в каком-то там институте работает – лаборанткой, папа – целый инженер на заводе. Стёпочка был единственным ребенком в семье – ненаглядное дитятко. Чем сей фрукт, вернее, сухофрукт занимался – не знал никто, во всяком случае, его мамаша старательно это от всех скрывала. Однако же непременно намекала, что Стёпочка её – великий гений, и ещё потрясет планету удивительным изобретением. Правда, слава Богу, или Аллаху! – планетотрясение откладывалось год за годом. Женька подозревала, что Стёпочка до сих пор нигде не работает, и сидит у родителей на шее. А насчет потрясения планеты, так это еще какой-то там древний обещал, Архимед, что ли. Типа – дайте мне только точку опоры… ага, щас! Разогнался!
Стёпочка стоял в дверях в шлепанцах, в спортивном трико, замызганном и пузырящемся на коленях, в серой рубашке с короткими рукавами, и с букетом роз в руках. Ну, букет… это громко сказано, конечно. Три крохотные розочки вряд ли можно было бы назвать «букетом». Но даже это несколько озадачило Женьку.
Она вопросительно воззрилась на Стёпочку.
– Доброе утро, – проблеял хиляк, и его тонкие губы исказила заискивающая улыбка.
– Привет, Стёпа, проходи, – Женька приглашающе махнула рукой, а что ещё оставалось делать?
– Упс, – раздалось над самым ухом, – вот этого я не предусмотрел.
Женька вздрогнула, но не более того. Похоже, ей придется привыкнуть к постоянному присутствию ангела.
Стёпочка неуверенно ступил через порог и протянул Женьке свой «роскошный» букет.
– Это тебе! – в его тоне прозвучала такая торжественность, что художница невольно насторожилась. Она торопливо цапнула букет:
– Спасибо! Ты проходи, мы как раз собираемся завтракать, – и с этими словами она постаралась смыться на кухню, надеясь избежать неприятных объяснений, но Стёпа неожиданно проявил невиданную решительность:
– Я пришел к тебе с официальным предложением! – выдал он.
И тут в коридор сразу вывалилась вся семейка. Им тоже стало интересно: кто же там пришел в гости в такую рань, а как еще можно назвать начало десятого в воскресный день, когда всякому порядочному гражданину надлежит отсыпаться после праведного труда. И, конечно же, Валентина Георгиевна уловила краем уха фразу Стёпы.
Женька стояла, чувствуя себя полной идиоткой, нервно теребя пальцами листья роз. Она представления не имела, как повести себя.