Женщина фюрера, или Как Ева Браун погубила Третий рейх
Шрифт:
Итак, Крым августа 1933 года; тайная встреча Сталина и Гитлера, приехавшего с Евой Браун, затем ночь любви Иосифа Виссарионовича с юной любовницей фюрера, и как итог — ребенок. К слову: мне, как автору, импонирует в связи с этими невероятными событиями другая дата: август 1935 года, — о чем я скажу ниже…
Честно говоря, если бы я была простым читателем, я бы на этом самом месте зашвырнула книгу в самый дальний угол. И даже не скажу с уверенностью, смогла ли бы взяться за нее вновь, чтоб дочитать до конца. Но, может быть, да-да, может быть, любопытство все-таки пересилило.
Что ж, продолжу повествование для самых упорных читателей, среди которых найдется 50 процентов тех, кто безоговорочно поверит всему рассказанному, и ровно столько же готовых уничтожить, распять автора на своей безапелляционной столбняковой уверенности, что им подсовывают фальшивку. Кто среди них прав? — и те, и эти…; к кому бы примкнул автор? — весьма вероятно, затаился бы посередине, принимая и не принимая это весьма спорное откровение.
Вторая
Подсчитала: да, теоретически возможно, что роды у Евы Браун были приняты медиками одного из закрытых институтов партийной разведки, а после проведена простая операция по стиранию памяти об этом событии. Впрочем, спецы из сталинской организации могли все провести и на месте, переправив затем младенца из Германии в Союз. Да что говорить, подобные деяния проделывались неоднократно и при менее странных обстоятельствах. Вспомнить, к примеру, старого коминтерновца Стативу, этот болгарин по заданию партии проведший большую часть жизни в Крыму, в 30-е годы привез свою полугодовалую девчушку, рожденную ему итальянской графиней (все — партийные игры (!); так сложилось, что эта девочка не была востребована; то ли ее мамочка рано свела счеты с жизнью и не было нужды шантажировать семью, то ли профессиональному большевику удалось удачно лавировать между Коминтерном, сталинской спецслужбой и КГБ, но только девочка выросла в его законной семье, среди других детей, так ничего и не узнав о своем происхождении). Но! Вот что не дает покоя: как могли не заметить, что любовница фюрера беременна? Конечно же, я задала этот вопрос. «В то время она была в тени, для широкой публики была практически никем, в те несколько месяцев, когда у женщины уже действительно виден живот, Ева почти ни с кем из посторонних не встречалась, да и животик у нее был очень маленьким, очень аккуратным, как, впрочем, у многих женщин, признающихся, что некоторые товарищи из их окружения и даже близкие люди не догадывались об их «интересном положении» до последнего», — последовал ответ. Спрашивать же о том, как и почему страстно влюбленная женщина проводит ночь в объятиях другого, может быть, даже не симпатичного ей мужчины, мне не хотелось. Да и не нужно было. В закрытых институтах Бокия, а после и Сталина проводились столь необычайные эксперименты в области физиологии, генетики, антропологии, воплощались столь грандиозные проекты и столь одиозные планы, что заставить жертву проделать некие манипуляции не представлялось сколь нибудь сложной задачей.
Кстати, в книге первого биографа Евы Браун Н. Гана есть такие примечательные слова, совпадающие с нашим откровением. Он пишет: «По мнению Герды Остермайер Ева была очень несчастлива в семье. Отец никогда не дарил ей подарков, запрещал выезжать куда-либо на каникулы, запирал среднюю дочь в комнате и вообще перечил ей, где только мог. Ильзе вела себя по отношению к ней довольно высокомерно, а родители к тому же постоянно доводили Еву до отчаяния из-за ее отношений с Гитлером. Мать надоедала ей вопросами: «Что этот человек от тебя хочет? Он обращается с тобой, как со шлюхой, так? Когда он наконец женится на тебе? Похоже, ты беременна?»» (с. 107; выделено мной. — Авт.). Ко всему прочему мне припомнилась сослуживица, с которой нам приходилось сталкиваться чуть ли не ежедневно, и мы в коллективе даже не догадывались о ее «интересном положении», пока той не пришло время идти в декретный отпуск.
…«Считай, что ее увезли к отцу», — могло означать, что девочка росла либо в кругу близких родственников Генсека (маловероятно) или же воспитывалась в специальном детском приюте в недрах партийной разведки. Кстати, мой собеседник рассказывал о том, как эта секретная служба взращивала и готовила к работе отпрысков знатных родов Российской империи, древних русских фамилий (начинал подобную операцию еще Коминтерн). К слову: программу по взращиванию евгенически чистых немецких отпрысков станет осуществлять и герр фюрер, и хотя вкладываться в эту программу станет им иной, отличный от советского, смысл, — все же итог проекта и там, и там аналогичный: во имя служения Родине, вернее, находящегося у власти…
Добавлю еще одно странное размышление; О. Грейгъ никогда не делал бессмысленных записей и не давал пустых комментариев; в одном из справочников краткой биографии последней жены Василия Сталина Марии Игнатьевны Ше-вергиной (1932?—2002) рукой моего собеседника были подчеркнуты отдельные факты и сделана пометка: «Ева Б.». Последнее могло означать только: Ева Браун; но какое отношение миловидная медсестра, державшая слабовольного сына Сталина в ежовых рукавицах, имела к возлюбленной Гитлера, и имела ли вообще — навсегда останется загадкой. То, что молодая женщина (с точеной фигурой и волнистыми волосами, как у Е. Б.; которую могли удочерить те, что официально считаются ее родителями, или даже — кому могли подменить ребенка!) вовсе не случайно «подсунута» Василию, когда он лежал в госпитале после выхода из тюрьмы — почти не вызывает сомнений. С 30-летней медсестрой опальный генерал познакомился в Московском институте им. Вишневского, где после освобождения из
Нет, я не утверждаю, а лишь осторожно рассуждаю над тем, что может составлять очередную тайну.
Если умопомрачительный рассказ о дочери Евы и Сталина правда, то отчего же фюрер стерпел подобное обхождение? Было ли это «секретом на двоих», упрятанным до поры до времени в тайниках памяти Адольфа Гитлера; залогом некоей преемственности; подарком от единственного почитаемого им богочеловека; печатью, скрепившей их отношения?! Может, и вправду, дьяволы живут среди людей по иным «понятиям»?! А, может, было не до разборок и выяснений? Как свидетельствуют историки, только в 1933 году на ставшего рейхс-канцлером вождя немецкой социал-демократической партии было совершено десять покушений. Именно с 1933 года фюрер, по-прежнему скрывая свою возлюбленную практически ото всех, стал относиться к Еве по-особенному, а уже в 1934-м, по ее свидетельству, он повторял, что «безумно влюблен» и что она — «избранница его сердца». С того же переломного 1933 года большинство населения Германии находилось в состоянии близкого торжества справедливости, возлагая все надежды на лучшее будущее, на своего фюрера. «В 1933-м нам казалось, будто мы стоим на пороге новой чудесной эпохи. Будто все начинается с чистого листа»; под этим признанием, сказанным жителем Гамбурга Манфредом фон Шредером, могло бы подписаться большинство населения страны.
Но дела у фюрера тогда шли не так блестяще, как ему бы хотелось. Ему предстояло решить сложный вопрос, что делать со штурмовиками Рема(Rohm).Как известно, после прихода Гитлера к власти два миллиона бойцов СА, одетых в коричневые рубашки, вдруг почувствовали себя обманутыми. Штурмовики считают, что им нужны важные посты, Рем претендует на пост министра обороны и призывает ко «второй революции». Да еще выдвигает требование превращения СА в народную армию, с подчинением им вооруженных сил. И армия, которая помогла Гитлеру прийти к власти, и промышленники, не желающие никаких социальных революций, требуют принять меры против СА. Гитлер с 1930 года сам — верховный фюрер СА, и он все еще обращается к Рему на «ты» (редчайший показатель доверия), но уже слишком осторожничает с гомосексуалистом Ремом и его окружением. Адольф Гитлер понимает, что должен принять решение и действовать по возможности быстро.
Идет февраль-март 1934 года. Разве фюреру сейчас до какой-то там Евы? Нет! Она ему не жена, которая изо дня в день перед сном желает «спокойной ночи», а по утрам приветствует милой улыбкой на припухших влажных губах; он видит ее урывками, с длительными перерывами.
Известно, что 12 апреля Гитлер находится на борту линейного крейсера «Дойчланд», — в Северном море идут большие морские маневры. Фюрер намерен заручиться поддержкой армии, если произойдет столкновение со штурмовиками. На встречу с Гитлером прибыли министр обороны генерал фон Бломберг, главнокомандующий армией генерал фон Фрич и командующий морским флотом адмирал Эрих Редер. Вождю национал-социалистов и рейхсканцлеру удалось убедить прибывших поддержать его в качестве преемника престарелого и больного президента Гинденбурга. Взамен он обязался умерить претензии Рема и его отрядов, пообещав, что армия останется главной силой страны. Обе стороны удовлетворены итогами переговоров; итог устраивает Париж и Лондон, обеспокоенных ростом могущества СА. К слову: 30 июня того же года в «Ночь длинных ножей» Рема с его ближайшим окружением арестуют, а 2 июля лидер штурмовиков будет убит в тюрьме Штадельгейм.
Все эти события, повторюсь, вершились с февраля по первую декаду апреля 1934 года. Мог ли Адольф Гитлер тайно посетить товарища Сталина в апреле того же года? Теоретически — вполне, самолеты летали и в те времена. Заботила его судьба Евы Браун в такой поворотный момент? Не думаю.
Вот свидетельство биографа возлюбленной диктатора Анжелы Ламберт: «Теперь, когда фюрер обосновался в Берлине, его официальные обязанности все множились, а планы на будущее нацистской партии стремительно созревали, Ева вынуждена была стать несуществующей женщиной, чье имя никогда не произносилось. Гитлер не желал допустить ни единого упоминания о ней. В современном мире все выставляется напоказ, ничего невозможно скрыть, любые интимные и финансовые дела становятся достоянием общественности. Такого рода отношения обязательно всплыли бы на поверхность. Но в целомудренные тридцатые немецкие женщины без труда верили, что их фюрер соблюдает обет воздержания и всего себя отдает отечеству. Это позволяло им тешить себя эротическими (или трогательно семейными) фантазиями. Десятки тысяч писали ему, подчас с самыми непристойными подробностями. Еще тысячи часами простаивали возле его дома в Оберзальцберге. Женщины из толпы, бывало, кричали: «Мой фюрер, я хочу от тебя ребенка!» — и впадали в истерику, пробиваясь вперед, чтобы обнять и поцеловать его, так что телохранителям приходилось оттаскивать их прочь» («Загубленная жизнь Евы Браун», с. 179–180).