Женщина и обезьяна

Хёг Питер

Действительность дала о себе знать без всякого предупреждения. Она почувствовала, что они перемещаются уже не на прежней высоте, теперь они пробирались через сады и парки, — но в темноте, глядя сверху, с тех крон деревьев и черепичных крыш, откуда она смотрела вниз, она не узнавала местности. Пока обезьяна, соскользнув осторожно с одной крыши, не приземлилась беззвучно и не опустила её на балкон её комнаты в Момбаса-Мэнор.

Сначала она была не в силах пошевелиться. Эразм уже выпрямился, готовый отправиться в путь, через минуту он исчезнет за решёткой балкона, оставив её здесь, как мужчины всегда оставляли женщин, если не считать того, что теперь

всё было во сто крат хуже, потому что это животное, просто-напросто обезьяна, или даже ещё хуже, говорящая обезьяна, то есть даже не настоящее животное.

Маделен покраснела, но не от смущения. Она покраснела от ненависти. Ей пришлось на протяжении всей жизни пережить целый ряд утрат, серьёзные перемены за последние две недели и несколько часов волнующего полёта, чтобы мгновение назад она почувствовала великодушное сострадание к жителям Лондона. Теперь же ей понадобилась всего лишь секунда, чтобы превратиться в демона.

Она выпрямилась, подошла к обезьяне, и на лице её была улыбка. Паралич прошёл, она снова была похожа на саму себя. Но лишь похожа — не более. Всё человеческое слетело с неё. Обезьяна не знала, что перед ней стоит чистая, улыбающаяся женская жестокость.

Она положила руки ему на плечи.

— Подожди минутку, — сказала она. — Будь так добр.

Он испытующе посмотрел на неё.

— Добр, — повторила она.

Маделен повернулась и пошла в дом. Она прошла через свои комнаты, не оглядываясь по сторонам, не чувствуя никаких воспоминаний о том времени, которое она провела здесь. Она вышла в коридор, спустилась по ступенькам и прошла через комнаты дома так, как никогда до этого не ходила, быстро, не оглядываясь по сторонам, не чувствуя страха, не чувствуя вообще ничего. Она поднялась по лестнице, прошла по коридору и вошла в комнату своего мужа, впервые в жизни не постучав.

Адам Бёрден лежал на левой стороне кровати, на спине, телефон на ночном столике был у самой его головы, так, чтобы он мгновенно мог ответить на звонок, извещающий, что обезьяна Эразм убита, а его жена взята под стражу. В тот момент, когда Маделен вошла в комнату, его мучил страшный кошмар.

Двенадцать часов назад он внутренне спокойно попрощался с Маделен. Он удалил её из своего сознания, и именно с тем чувством, что теперь после этого хирургического вмешательства он быстро придёт в себя и что, пожалуй, на самом деле он уже здоров, он и лёг спать. Тем не менее во сне ему явился её образ, он преследовал его, догонял его, бросался на него, как фантомные боли после ампутации конечности. Ему снилось, что он стоит перед ней, протягивает к ней руку и не может дотянуться.

Это был такой кошмар, внутри которого ты начинаешь просить, чтобы тебя разбудили, и когда дверь в спальню открылась, он сначала почувствовал благодарность. Потом он в лунном свете узнал Маделен, издал испуганный рёв и сел в кровати, в полной уверенности, что теперь кошмар поднялся на более высокую и более неумолимую ступень действительности, и отполз к стене.

Маделен протянула руку и зажгла свет.

— Он на балконе, — сказала она. — Сделай что-нибудь.

Адам видел, как движутся её губы, но слов он не слышал. Стоя перед ним, решительная и безрассудная, в ореоле лунного сияния, которое пронизывало остатки его сна и принятые им твёрдые решения, которое забиралось к нему под одеяло и в пижамные штаны, заставляя всё его существо тянуться к ней — к той, которую он только что ненавидел, — чтобы удержать её.

Маделен сделала шаг назад.

— Возьми с собой ружьё, — сказала она.

Адам

спустил ноги с кровати, достал из глубины шкафа винтовку и как в тумане пошёл за Маделен, в халате, пижаме, купальных тапочках и с эрекцией, которая никак не проходила.

Обезьяна не сдвинулась с места. Она стояла в том же положении и на том же месте, где Маделен её оставила, и они увидели её силуэт через застеклённые двери, войдя в комнату. Адам оставил тапочки за дверью, двигались они бесшумно, и весь дом был на их стороне — ни одна дверная петля или половица не скрипнули. И тем не менее обезьяна их заметила. Выпрямившись, она всматривалась в темноту. Маделен подтолкнула Адама вперёд, они вышли на балкон.

Адам Бёрден был не из тех, кто сомневается, он был сторонником жёстких решений. И тем не менее при других обстоятельствах сложившаяся ситуация, возможно, сломила бы его и свела с ума, поскольку в ней были задействованы совершенно противоположные силы и интересы его жизни. Речь шла о его карьере, его браке, его доме, его прошлом и его будущем и, кроме того, о бесчисленном количестве юридических и политических соображений. Но сейчас он не чувствовал этих противоречий. В одно мгновение, когда он увидел Маделен у своей кровати, всё стало очень, очень просто, речь шла только об одном: как сохранить её. В этот момент ему было наплевать на обезьяну, на окружающий мир, да, в каком-то смысле и на себя самого. Только одно имело значение — Маделен.

Когда они вышли из темноты, обезьяна на мгновение остановилась взглядом на Адаме и на винтовке. Потом уже не спускала глаз с Маделен.

— Почему? — спросила она.

Адам уставился на её рот, в то место, откуда прозвучало слово. На короткое мгновение любовник в нём отступил перед учёным. Потом он покачал головой.

— Это какой-то розыгрыш, — заявил он.

Маделен не слушала своего мужа.

— Я не хочу оставаться здесь, — сказала она.

На широком, гладковыбритом лбу примата появилась глубокая морщина. Он отчаянно и безуспешно перебирал все те непригодные технические слова, который усвоил от своих охранников, тщетно пытаясь выразить нечто столь сложное, что мало кому из людей когда-либо удавалось выразить.

Он отказался от дальнейших попыток, сделав жест вокруг себя, который охватывал весь дом. Потом он кивнул в сторону Адама и вопросительно посмотрел на Маделен.

— Он предал меня, — ответила она.

Адам облизал губы.

— Это была ошибка, — сказал он. — Всё будет хорошо.

Примат посмотрел в сторону парка и далее, в направлении Хэмпстед-Хит, куда, как понимала Маделен, он побежит.

— Стреляй по ногам, — сказала она Адаму.

Тот опустил ружьё и прицелился. Примат не обращал на него никакого внимания. На его лице, к которому Маделен постепенно начала привыкать, она увидела нечто новое, нечто для животного совершенно немыслимое, что залегло словно тень в уголках глаз. Это был не страх, не неведение зверя о нависшей опасности. Это была печаль, возможно, отчаяние.

Она вышла на линию огня.

— Подожди минуту, — сказала она.

Адам переводил взгляд с неё на обезьяну и обратно.

Она подошла к Эразму.

— Я кое-что поняла, — сказала она.

— Отойди, — сказал Адам. Маделен его не слышала.

— Ты знаешь, — сказала она, — я избрана для этого.

Адам внимательно смотрел на неё. И обезьяна, и она забыли об окружающем мире. Поэтому они не видели, что Адам поднял винтовку. Он больше не целился в ноги обезьяны. Он целился ей в голову.