Женщина, которую я бросил
Шрифт:
На платформе, где уже собралось много народу, Мицу заметила молоденькую девушку с косичками. У ее ног стоял чемодан. Пожилая женщина, вероятно мать девушки, и брат провожали ее.
– Смотри не потеряй билет, - говорила мать.
– Не волнуйся, - ответила девушка.
– Адрес у тебя в кармане, - мать беспокойно заглянула в сверток, который держала девушка.
– Не забудь отправить открытку дяде.
– Ладно. Не волнуйся. Все помню, - повторяла девушка, и щеки ее краснели, как яблоки.
Глядя
Мицу хорошо представляла, что ожидает эту девушку в Токио. Она будет следить за каждым своим движением, боясь, что в ней узнают деревенщину, работать с утра до вечера шесть дней в неделю, по воскресеньям ходить в кино и ночью глядеть на звездное небо. Она будет вспоминать мать и брата, родную деревню и думать о своем одиночестве.
А что ожидает Мицу?
Мицу вспомнила свою холодную комнатку в Кавадзаки. Голая, тусклая лампа; под окном, в грязном дворе оправляются пьяные, выходящие из бара. Мицу часто ложилась на кровать и, натянув до подбородка одеяло, неподвижно глядела в потолок. На душе было пусто и холодно. Девушку ожидает то же, но ее будут согревать воспоминания о матери и брате. А о ком было вспоминать Мицу, ушедшей из дому, где она всем мешала?
И вдруг Мицу подумала, что ее и теперь ожидает в Токио лишь одиночество. Она вспомнила, как однажды ночью в конце прошлого года она одна, как паршивая кошка, сидела в фасовочном цехе, грея над очагом озябшие руки. Грохотала электричка; дрожали окна, обклеенные газетами.
«Нет, больше я не хочу так жить. Не хочу!»
Если бы рядом с Мицу был человек, который согрел бы ей руки и душу, друг, с которым можно было бы посмеяться и посмотреть фильм с Исикавой!.. Если бы у нее был хоть кто-нибудь, кому она могла бы выложить свои бесхитростные жалобы!
Мицу пробежала взглядом по лицам людей, толпившихся на вокзале. Но никто не обращал внимания на невзрачную девчонку со старым чемоданом в руках. У каждого были свои заботы, свои дела. Все спешили: подходили к кассе, затем почти бежали к платформе.
– Внимание! Прибывает пассажирский поезд на Токио.
Пуская пар, мимо платформы проплыл серый паровоз, тащивший за собой обшарпанные вагоны.
Токио... Но разве что-нибудь хорошее ожидает ее там?..
И чем лепрозорий хуже Токио?.. Везде - в Синдзуку и в Кавадзаки - толпятся люди, как на этом вокзале... мешают друг другу... всем холодно, и никому нет дела до другого...
Поезд остановился, и пассажиры побежали к вагонам, стараясь опередить друг друга, чтобы занять место получше. У дверей вагонов моментально образовалась толпа.
Девушка с косами уже была в вагоне и, высунув голову из окна, разговаривала с братом и матерью. Мать достала из кармана кошелек и отдала дочери деньги.
Ударили в колокол.
«Скорей... Я еще успею».
Опять у нее перед глазами встал лепрозорий: серые, унылые, словно казармы, бараки; шум капель, которые падают по ночам со вздрагивающих деревьев. Сейчас женщины вышивают в мастерской, а Кано Таэко, наверное, сидит одна в своей комнате.
Поезд тронулся. Дым из трубы паровоза пополз по платформе, обволакивая колеса вагонов.
Мицу взяла чемодан, вышла с вокзала и медленно направилась к автобусной станции.
***
– Ты ли это, Морита-сан?
– У входа в лечебный корпус Мицу встретила сестру Ямагата.
– Опоздала на поезд?
– Да нет, - сказала Мицу, и на лице ее появилась добродушная улыбка, хорошо знакомая сестре Ямагата.
– А почему ты вернулась?
– Ямагата взяла из рук Мицу чемодан и пошла в гостиную. В окнах напротив отражался розовый огонь заката.
– Ну в чем дело, что случилось?
– тревожно спросила Ямагата.
– Ничего. Просто я решила вернуться.
– Вернуться? Почему?
– Почему?
– застенчиво пробормотала Мицу, подыскивая слова.
– Я... знаете... мне... мне... А куда мне идти?
– она водила пальцем по столу.
– В Токио у меня никого нет... мне...
– Но ведь здесь больница для прокаженных. Здесь прокаженные.
– Я не боюсь. Сначала мне было неприятно, но теперь я привыкла.
– Что ты говоришь? Ведь ты здорова, совершенно здорова. Здесь, среди больных и страждущих, тебе нечего делать. Зачем ты вернулась?
– А как же вы здесь живете?
– это было сказано так простодушно, что сестра Ямагата удивленно подняла брови.
– Мы? Мы... ведь... сестры милосердия... Мы посвятили этому всю жизнь.
– Я тоже хочу посвятить свою.
– Не шути так, Морита-сан, - Ямагата нахмурилась.
– Возьми себя в руки. Такими словами нельзя бросаться под влиянием минуты. Сентиментальные гимназистки обращаются к нам с просьбой устроить их в лепрозорий. А когда они видят больных, слышат их стоны, они бледнеют от страха.
– Но ведь я уже слышала эти стоны, - Мицу умоляюще сложила на груди руки.
Она не понимала упорства Ямагата.
– Если мне нельзя здесь оставаться... я... уеду...
– Я еще ничего не сказала тебе. Допустим, ты останешься, но как твои родители отнесутся к этому?
– Папе будет все равно, я уже давно уехала из дому.
– Не знаю, что делать. Сегодня ночью ты спокойно все обдумай и, если поймешь, что это была лишь прихоть, завтра вернешься в Токио.
Мицу с улыбкой кивнула.