Женщина с глазами кошки

Полянская Алла

Машины на стоянке нет, как нет и сторожа. Стоянка хорошо освещена, и я вижу, что мой внедорожник пропал. Он мне так нравился! Блин!

— Что теперь?

— Возвращаемся! — Керстин почти бежит. — Не надо было оставлять их там!

Уже светает. На стене гаража явно кровью нарисована небольшого размера четверка, повернутая влево. Особый знак, который могла оставить только Наташка.

— Как же я не додумалась… — Керстин устало приваливается спиной к стене гаража. — Куда они могли пойти?

— Никуда.

Видишь знак? Это наш, из детства. Означает «я в плену». Мы с Наташкой придумали свою сигнальную систему, когда нам было лет по девять и мы играли в казаки-разбойники — двор на двор. Ну, мы и создали шифр, чтобы находить друг друга. Вот только мела у нее сегодня не оказалось.

Керстин напряженно о чем-то думает.

— Теперь они могут быть где угодно. А нам надо спрятаться и переждать, потому что днем нас сразу обнаружат.

— Ну-ка, подожди! — оглядываюсь я по сторонам.

Около ближайшего дома спокойно дремлет ржавый «Запорожец». Я даже знаю, чей он, потому что некоторые вещи не изменились. Его владелец — дядька в синем берете, без ноги. Значит, все еще живет здесь, а свой драндулет на стоянку не ставит — смысла нет. Раньше-то закатывал его в тот гараж, на котором мы давеча прятались. Как-то нехорошо красть машину у калеки… Но мы же потом вернем!

— Там нет бензина, — звучит откуда-то сверху.

Мы поднимаем головы. С балкона второго этажа на нас спокойно смотрит хозяин «Запорожца».

— Совсем? — Керстин деловито пинает ногой колесо.

— Совсем. И уже давно. А что, очень надо ехать?

— Надо спрятаться. — Керстин проводит пальцем по запыленному стеклу. — Прямо сейчас.

— Поднимайтесь обе сюда.

Бартон тянет меня к подъезду. Мне это кажется невероятной глупостью — идти в гости к человеку, у которого только что хотели украсть машину. Но перед Керстин явно замаячила перспектива ванной, так что ее теперь и танком не остановишь. Я все знаю о гигиене, но у нее это просто пунктик.

Дверь обита вишневым дерматином, табличка с номером аккуратная, с претензией на аристократизм, ручка двери в виде головы волка, кнопка звонка прячется в причудливом металлическом плетении. Однако дядька, живущий здесь, — интересный человек…

— Заходите.

Гостеприимный хозяин открывает дверь, и мы протискиваемся в узкую прихожую. Мне очень неудобно, зато Бартон чувствует себя как рыба в воде. Когда-то соседка бабка Галя назвала меня нахалкой. Интересно, а что бы она о Керстин сказала? А вообще в старости на граждан нападает повальное целомудрие, и чем больше фонарей зажжено в молодости, тем суровее получаются судьи.

— Я в ванную первая! — кричит спецагент.

Хозяин подает нам чистые полотенца. Ставлю свою сумку на пол — она уже почти как часть меня, ведь там инструменты, оружие, одежда и средства личной гигиены… А вот Бартон могла бы и не лететь так в ванную. Просто невежливо. Но она уже закрыла дверь и включила воду.

— Прошу, заходи в комнату.

Хозяин идет впереди, показывая дорогу, и мне непривычно видеть его так близко. Костыли безнадежно стучат о пол. Комната небольшая, квартира точно такая же, как Наташкина. Старенький диван, телевизор и шестидесятых годов выпуска полированный сервант.

— Садись, Вика.

Я вздрагиваю. Дядька знает мое имя? О боже, ловушка, и мы сами в нее притопали…

— Чего ты удивляешься? Ваша компания постоянно сидела на моем гараже, мне ли тебя не узнать? Гараж-то я продал давно, но ваши шкодливые мордочки мне отлично известны. Ты, Наташка, Петька, Катерина, Славка и Серега. Никого из гоп-компании не забыл?

— Машку.

— Ну да. И пусть хоть сколько лет пройдет, я узнаю тебя. Как там Роза поживает?

— Здорова, слава богу.

— Вот и хорошо. Нас ведь все меньше становится. Мы ведь с Розой когда-то ходили в один класс. И Давида я знал, и матушку твою непутевую. Ты уж прости… Я сплю на балконе, в квартире-то жарко, и ночью тут бегали люди, шумели. Вас искали?

— Ну, собственно говоря…

— Зря ты так. Думаешь, побегу доносить? А сестрица твоя разбитная. Это ж Нины дочь?

— А вы…

— Видел ее пару раз. Тамара-то жила до самой смерти в соседнем доме и умерла как раз за год до вашего отъезда. Что, не знала? Роза не хотела, чтобы ты нервничала. Она ее и хоронила. Летом дело было, тебя Роза на лето в село отправила, и тут такое… А Нина пропала раньше, тебя еще на свете не было. Я всю жизнь тут живу, так что девочку узнал. Тамара с Ниной похожи были, как близнецы, даром что два года разницы.

— А вы…

— Аркадий Петрович. Так меня зовут.

— Вы не беспокойтесь, мы заплатим за хлопоты…

— Я у тебя денег спрашивал? Вот паршивая девчонка, совсем мозги в своих америках растеряла! Не все деньгами меряется, забыла? Так меня учили, и меняться мне уже не с руки.

— Не хотела вас обидеть.

— Вишь, не хотела… Не годится так. Да садись ты, не стой столбом. На ногах-то, поди, едва держишься. И сестричка вся в синяках. Кто ж это вас обеих так?

— Да, знаете ли…

— Тори, иди, твоя очередь!

Керстин уже управилась, теперь сияет, как новая копейка, и мне хочется дать ей пинка. Совсем совести нет — мало того, что на горячем поймали, так теперь как ни в чем не бывало. И хозяин, смотрю, не против. Пойду от них, сумасшествие какое-то.

Я закрываюсь в ванной, достаю из сумки вещи. На дне постукивают гранаты. Ну, не пропадем. Где же мои Синчи, где Наташка? Мое сердце сжимается от мысли, что я могу их больше не увидеть. Моя вина!

Вода смывает с меня грязь, шампунь отлично пахнет, я хочу есть и спать, но беспокойство гложет меня.