Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе
Шрифт:
В солнечный апрельский день 1919 года мы погрузились на «Princess Ena».
Возбужденно носились мы по палубе: все наши двоюродные братья и сестры ехали вместе с нами, и мы ещё никогда не были на корабле. Легко было улизнуть от сбитых с толку нянь. Они находили нас лишь несколько часов спустя, когда мы, отдав свои симпатии нашему любимому матросу, качались у него на коленях и вдыхали великолепный запах дегтярного мыла и грубого парусинного полотна. С наслаждением мы делили их собачьи бисквиты и крепкий чёрный чай из жестяных кружек.
Няня рассказывала, что матросы были удивлены нашим кукольным внешним видом – мы носили шляпы с большими широкими полями – и нашим
Я стала особой любимицей коренастого коммодора Унвина. Сидя у него на коленях, я тёрлась лицом о его китель и играла его орденскими ленточками. «Что вот это?» – «Крест Виктории».
Александр объяснил мне после, что это был тот же орден, что в рассказе «Misundertood», где умирающий ребенок встречает смерть без рыданий и слез, держась за руку военного героя, грудь которого украшает Виктория, – мы же с наслаждением оплакивали этот трогательный рассказ. Александр сказал, что Крест Виктории – нечто особенное, он признан всеми, и все восхищаются его обладателями.
Не было больше никаких занятий и правил поведения. Мы играли в «Поймай» по всему кораблю и стояли на корме, восхищённо глядя вниз на то, как синие, цвета чернил, волны расходились в широкий сливочно-белый веер. Наших родителей это путешествие в ссылку наполняло глубокой скорбью – мы же, дети, ещё никогда не имели такого прекрасного развлечения.
Вот мы вошли в Босфор, который был переполнен маленькими покачивающимися пароходами. Они гудели наперебой; сирены заканчивали свои сигналы тоскливым, жалобным воплем, который далеким эхом отзывался над морем, как крик чужестранных птиц. Вдоль побережья на равномерном расстоянии друг от друга возвышались оборонительные башни. Александр сказал, что это крепости, которые были построены или турками, или против них. Они выглядели совсем как его любимая игрушечная крепость, которую он вынужден был оставить дома.
Ирину и Александра взяли с собой для осмотра Святой Софии, самой большой мечети в Константинополе. Они отправились на берег на моторной лодке, которая оставляла за собой шлейф брызг и пены, прокладывая себе путь между клубами пара других кораблей – вскоре она достигла размеров насекомого. Город, начинённый остроконечными башнями, ждал путешественников, как большой звенящий улей.
Возвратившись, они рассказывали, что видели высоко на стене Святой Софии след кровавой руки султана, который он оставил, когда верхом входил в церковь через горы трупов после осады Константинополя.
Нам показалось, что, вероятно, турки были похожи на большевиков, которые тоже всех и вся уничтожали, куда бы ни приходили.
Как бы ни называли взрослые город – Константинополем, Византией или Новым Римом, произнося эти волшебные названия, они погружались в мечты. Они сожалели об упадке и запустении Константинополя, но ничто не могло погасить в них прекрасные образы, которые остались для них навсегда связанными с этим городом.
Многочисленные беженцы покидали корабли на Принцевых островах в Мраморном море. Позднее, по рассказам, многие из их детей заразились вирусным гриппом, испанкой, и умерли. Родителям остались лишь отцветшие фотографии на память. У папа были ещё земельные владения и в Литве, которая стала независимым государством. Поэтому нас не причислили к разряду «беженцев», как многих из наших земляков, и мы получили разрешение плыть дальше в Мальту. В составе маленькой группы нас доставили на корабль под названием «Bermudion». Вскоре нам рассказали, что дважды он был торпедирован, потом отремонтирован и уже после этого спущен на воду. Таким образом, свинцового цвета вода под нами не была уж столь надежной, как мы думали; каждое мгновение мы могли быть проглочены огромной воронкой, наподобие того, как это произошло в истории с легендарным градом Китежем.
«Bermudion» казался действительно не слишком устойчивым: уже днём мы начали болтаться туда-сюда на неспокойных волнах, и все взрослые исчезли из поля зрения, так как им стало ужасно дурно.
В течение нескольких дней никто не приходил к нам, чтобы одевать или вообще позаботиться о нас. Наша финская девушка Ева, качаясь, входила к нам с миской, полной клейкой овсянки, porridge, она едва ставила её на мои колени и тут же исчезала опять с носовым платком у лица, совсем как наша игрушка Паяц. Я заталкивала еду в рот Мисси и вытирала её под подбородком и за ушами оловянной ложкой.
Предоставленные судьбе, мы оставались в нашей каюте – играли и спали, пока не загремели тяжёлые цепи и можно было услышать крики и шум ступающих ног.
Мы достигли Мальты.
Море снова стало спокойным, голубым, как небо, и ярко светило солнце; мир казался чисто умытым. На берег вели крутые улочки – вверх на холм, а между высокими домами – снова вниз, к морю. Садов не было видно, впрочем, немного позднее мы обнаружили один.
Сына владельца отеля звали Гарри Чини. Он баловал нас и засыпал сладостями и подарками. Когда нас кормили, он помогал, и вскоре он захотел жениться на нашей краснощёкой Еве.
Ежедневно мы совершали длинные прогулки. На каждом углу, помимо цветов, продавали морских свинок. Мы смотрели через прутья клеток на маленьких зверушек с мягким гладким пятнистым мехом и кормили их листьями салата. На встречавшихся нам ослах были островерхие соломенные шляпы, украшенные искусственными цветами и красными помпонами; на полях были сделаны отверстия для длинных болтающихся ушей, которыми они отмахивались от мух. Процессии поющих людей с развевающимися флагами вливались в узкие улочки, как реки, и спускались вниз сквозь глубокое ущелье.
Маленькие дети, совсем малышки, в рубашках специально для хора, махали звенящими колокольчиками перед раскачивающимися разноцветными фигурами святых. Одного святого грызли два льва, но, видимо, ему было не очень больно, так как он блаженно улыбался.
Доброжелательная английская дама подарила Александру раскрашенную модель мальтийского корабля. Мы никогда не видели ничего более красивого, но нам разрешено было лишь смотреть. Трогать запрещалось!
Ирина и Александр беспрерывно ссорились – «как кошка с собакой», говорила няня. Однажды ночью во время потасовки они опрокинули лампу, занавески в их комнате начали ярко пылать. В ночных сорочках бросились они прямо вниз, в столовую, где мама и папа обедали с офицерами британского флота. Офицеры бросились тушить огонь. Вместо того чтобы наказать их, им дали вдоволь шоколада и мороженого; так им повезло, так как сочли, что ужас, который они пережили, был для них уже достаточным наказанием. Кроме того, Гарри Чини был так влюблён в Еву, что он не позволил бы отцу долго сердиться на кого-либо из нас.
Ева возвратилась позднее на Мальту, чтобы выйти за него замуж, и одного ребёнка за другим крестили нашими именами.
2
Однако вскоре мы отправились во Францию.
«Мы никогда больше не остановимся где-нибудь надолго, как в Хараксе?» – спрашивали мы с грустью. Два года, проведённых в Крыму, давали нам основания думать, что там наш постоянный дом.
Мы приехали в Белью и вскоре поселились в миленьком белом доме, расположенном в саду, полном пальм и сладко пахнущих веерообразных мимоз.