Женщина в море
Шрифт:
Матросы на баке переглянулись, прыснули от смеха.
— Не баба, а динама.
— Теперь она ему устроит баню градусов на семьдесят.
— Начинает уж поддавать пар.
Из капитанской каюты в продолжение нескольких минут доносился повышенный голос Елизаветы Николаевны.
Наконец Огрызкин появился на мостике с таким видом, точно его оттрепали за уши.
Он справился по переговорной трубке, как обстоит дело в машине, а затем, взглянув на сияющий крест собора, как бы ища в нем поддержки, огорченно крикнул матросам:
— Отдать швартовы!
Машинист Самохин смотрел на него, сложив губы в брезгливую гримасу.
К вечеру «Дельфин» находился уже далеко в море. Берег, оставшись позади, исчез совсем. Солнце, спускаясь к горизонту, светило в правый борт, а с левого борта, на прозрачно-зеленой воде, двигалась тень судна. Слабый зюйд-вест дул порывами, с передышкой, исчезая и снова появляясь. Море слегка лишь морщилось, лучисто сверкая бликами, точно по нем водили невидимым гребнем.
«Дельфин» исполнял свои обязанности довольно добросовестно, двигаясь вперед ровным пятиузловым ходом. Это почти все, что он мог дать. Со средины корабля, из глубины открытых люков с остекленными крышками, доносились ритмические вздохи машины. Под кормою, где вращались лопасти винта, глухо рокотала пенистая струя. От носа лился звенящий шум воды, выворачиваемой форштевнем.
Впереди, в двух-трех милях, дымя, ползло какое-то судно. «Дельфин» догонял его.
На мостике находились трое: капитан, его жена и рулевой.
Елизавета Николаевна стояла без жакета, в белой прозрачной кофточке, плотно облегающей ее упругую грудь. На голове вместо шляпки был повязан тонкий шелковый шарф желтого цвета. Ветер играл концами этого шарфа, и казалось, что вокруг зардевшегося лица вьется пламя. Восторженная, она улыбалась морскому простору, залитому солнцем, и матросам, сидевшим на баке.
— Ах, какой прелестный воздух! Даже легкие щекочет.
Пробовала управлять рулем. Но «Дельфин», почувствовав слабость женской руки, начинал рыскать вправо и влево. Матрос Квашин, крепкий малый, с засученными рукавами, хватался за ручку штурвала, помогая поставить судно на курс. Она возбужденно смеялась.
— Если бы мне поучиться с недельку, я бы вполне могла управлять рулем. Как по-твоему, Петушок?
— Хитрости тут нет никакой, — ответил Огрызкин улыбаясь.
Довольный хорошим настроением жены, он важно прогуливался по мостику, заложив назад руки и выпячивая впалую грудь.
На баке двое матросов, глядя на мостик, тихо рассуждали:
— Митька-то наш почти не смотрит на компас. Все время запускает глаза за пазуху капитанши.
— Чует, где жареным пахнет. Она, брат, тоже штучка. Очень глазами вскидчивая.
— Жену бы, Ваня, такую тебе. Эх, и хватил бы горя.
— Я?
— Да.
— Во-первых, я бы ее, эту двенадцатиблудную барыню, заставил родить каждый год. Во-вторых, я бы свою квартиру объявил на осадном положении, а себя диктатором.
— Ну, брат, не хвались. Не с того конца у тебя башка зарублена, чтобы такую женщину укротить.
Судно впереди подвигалось трехузловым ходом. «Дельфин» почти догнал его. Это оказался норвежский пароход, пузатый, низкобортый, с крутыми щеками у носа. Над трубой его вился белесый дым.
Капитанше казалось, что в сравнении с норвежцем она несется очень быстро.
— Мы сейчас обгоним этот пароход. Вот интересно! Петушок, нельзя ли подойти к нему поближе?
— Это для нас ничего не стоит.
Капитан повернулся к рулевому.
— Лево руля!
— Есть лево руля!
Скоро «Дельфин» поравнялся с норвежцем, некоторое время шел борт с бортом и начал обгонять его. Елизавета Николаевна с любопытством начала рассматривать капитана чужого судна, краснощекого толстяка в белом кителе, прогуливающегося по мостику. Он невозмутимо покуривал сигару и, казалось, не обращал никакого внимания на обгонявшее судно.
Елизавета Николаевна пришла в неистовый восторг, когда норвежец очутился за кормою. В этот момент невзрачный муж сразу вырос в ее глазах, показался героем. Лаская его взглядом черных глаз, она готова была броситься к нему на шею.
— Нет, наш «Дельфин» восхитительный пароход! И ты у меня молодец, Петушок! Браво!
И самому капитану, ободренному молодой женой, верилось, что он настоящий моряк, для которого не страшны никакие циклоны. От радости сильнее забилось сердце, а в голову хлынула кровь. Хотелось еще чем-нибудь удивить Лизу. Он бросился в рубку, схватил кусок веревки и показал норвежцу конец.
— Это что значит? — спросила Елизавета Николаевна, удивленно глядя на мужа.
— Злая морская шутка, — я даю знать тому капитану, что могу его черепаху взять на буксир.
Елизавета Николаевна, захлопав в ладоши, смеялась долго и закатисто.
Капитана норвежца, казалось, ничем нельзя было пронять: он продолжал спокойно прогуливаться по мостику.
— Ах, как я довольна своим путешествием! — восклицала Елизавета Николаевна. — И от солнца, и от морского воздуха во мне теперь столько радостного настроения, что хватит его на целый год. А ты еще, глупый мой капитан, не хотел взять меня.
— Да нет, я ничего. Я рад, что ты со мною.
Она смотрела на море, так красиво горевшее в закатном огне, и ей самой хотелось расплескаться по воде солнечным лучом. Потом мечтательно подняла глаза на мужа.
— Знаешь что, дорогой?
— Что?
— Мне безумно хочется под тропики попасть.
— Когда-нибудь попадем.
Капитан, оглянувшись за корму, вдруг насторожился. Из трубы отставшего парохода повалил черный дым, а у тупорылого носа показалась пена. Скоро и Елизавета Николаевна заметила, что норвежец начинает догонять. Лицо ее сразу насупилось.