Женщина во власти
Шрифт:
Недаром ведущий в одной из радиопередач, куда ее пригласили поговорить на темы геополитики, сказал ей в восхищении: «Вы – Талейран, вы – Талейран».
«Да, конечно, – ответила ему Наталья Алексеевна. – Политика – это искусство возможного. Этим она, конечно, не ограничивается, но ее главной составляющей является умение определять истинные интересы и мотивации партнеров и вовремя их обезоруживать».
Она умеет это как никто.
Невольно задаешься вопросом: зачем выстраивать шеренги безликих серых фигур так называемых преемников, все на один образец и все заведомо уступающие оригиналу, если вот вам – Талейран и Тэтчер в одном флаконе? Да еще и «с лица не общим выраженьем», причем ярко выраженным
Но вот это-то в наше время и не приветствуется. Не толерантно. Это Тэтчер позволено говорить о британских интересах и защищать их всеми имеющимися средствами, но не Нарочницкой о русских. Ну, а вторая причина, по которой ей не претендовать на роль не только президента, но, видимо, даже министра иностранных дел, несмотря на весь ее профессионализм, в том, что она женщина! К тому же не из обоймы, как те же Слиска или Матвиенко.
Если же мы отойдем от политики, истории, международных отношений и обратимся просто к жизни, чтобы посмотреть, может ли она похвалиться такой же смелостью, отвагой, умением оставаться на коне в сложных жизненных обстоятельствах, то и тут обнаружим удивительные вещи. Так, однажды корреспонденты KM.RU напросились к ней в гости, чтобы увидеть жилище современного российского политика-женщины, яркой во всех отношениях. Помимо всего прочего (например, уникальной коллекции бабочек, доставшейся ей от отца, и огромного количества цветов, возиться с которыми так любит Наталья Алексеевна), они увидели множество фотографий, которые Наталья Нарочницкая сделала сама во время своих многочисленных поездок за границу. К примеру, на сессии Межпарламентского союза в Кении был сделан снимок озера, вокруг которого плотным розовым шлейфом стоят фламинго. А на другом фото журналисты увидели, как Нарочницкая держит за хвост… крокодила! Оказывается, когда охранник заповедника предложил перелезть через забор и взять за хвост сытого крокодила, то согласились только она и еще атташе российского посольства и сотрудник МИДа. Остальные побоялись. Вот такая сценка не для слабонервных!
А то твердят: «коня на скаку», «в горящую избу»… Да это для русской женщины просто семечки – привычные реалии! Она и крокодила может за хвост ухватить.
Корни
Откуда же появилась в нашей политике эта удивительная женщина?
Наталья Нарочницкая – дочь академика Алексея Леонтьевича Нарочницкого, принадлежавшего к той узкой и уже, как говорят, почти исчезнувшей плеяде русских историков, которые обладали классическим образованием и энциклопедическими знаниями. Являясь научным руководителем издания дипломатических документов внешней политики России XIX века, он оставил после себя фундаментальные труды по истории международных отношений, впечатляющие широтой охватываемых вопросов и теоретических обобщений, громадным архивным, фактическим и историографическим материалом, редкостной общегуманитарной эрудицией.
Родившись в 1907 году, Алексей Леонтьевич стал очевидцем и в какой-то мере участником событий почти всего столь богатого историческими катаклизмами двадцатого столетия. Его отец, дед Натальи Алексеевны, Леонтий Федорович, служил директором и преподавателем Черниговского народного училища. Его мать, Мария Владиславовна, потомственная столбовая дворянка из разорившегося рода, работала там же учительницей. Имение, принадлежавшее когда-то родителям Марии Владиславовны, было заложено, и она, мечтая выкупить его, в течение многих лет откладывала деньги, которые, конечно же, безвозвратно пропали во время революции.
О своем детстве на Черниговщине Алексей Леонтьевич много рассказывал дочерям, красочно описывая и «имение» с «гарбузами» у плетня, и почти гоголевские трапезы с поеданием огромного количества
«Неправильное» происхождение чуть было не помешало Алексею Леонтьевичу получить высшее образование, хотя аттестат об окончании гимназии был заполнен сплошь отличными оценками – тогда началась кампания по «пролетаризации вузов». Однако вскоре новая власть сделала послабление для тех, чьи родители трудились на ниве народного просвещения. В результате Нарочницкий закончил Киевский университет. Талант и эрудиция молодого исследователя скоро обратили на себя внимание выдающегося русского историка Е.В.Тарле, и Нарочницкий, не успев стать даже кандидатом наук, был приглашен в авторский коллектив знаменитой «Истории дипломатии», которая до сих пор впечатляет свободой от классовых заклинаний по любому поводу и глубиной. В результате А.Л. Нарочницкий стал лауреатом Сталинской премии. Это сыграло немаловажную роль в его жизни.
Казалось бы, Нарочницкому с его не совсем благонадежным происхождением, а затем с анкетой «брата врага народа» было бы безопаснее стать проводником большевистского классового подхода к русской истории. А после начавшейся перестройки было бы понятно и объяснимо говорить о «тюрьме народов», о проклятом советском тоталитаризме, от которого пострадала и его семья. Но он не сделал ни того, ни другого. Он всегда отстаивал научную картину истории, чаще всего двигаясь в своих исследованиях против доминирующей линии и всегда оставаясь патриотом своего Отечества. Он никогда не был настоящим «идейным» коммунистом, но не был никогда и «антисоветчиком». Сознавая грехи и даже преступления советского периода, он, тем не менее, признавал и его огромную, драматическую значимость, его неотделимость от всей непрерывной истории России. Отторжение у него вызывало только одно – вечный нигилизм российской «интеллигенции», ее презрение к собственному Отечеству.
Именно отец, Алексей Леонтьевич Нарочницкий, оказал решающее влияние на взгляды и отношение к жизни Натальи Алексеевны.
«У него было уникальное мировоззрение, которое, наверное, унаследовала и я, – говорит она. – Он радовался любым проявлениям русского национального духа – ему явно был чужд антирусский, антихристианский дух октября 1917 года, но он очень был близок духу мая сорок пятого года. Он не скрывал от меня своего скепсиса по отношению к марксизму и к революции… И хотя брат моего отца был репрессирован в 1937-м, он говорил, что именно 20-е (ленинские) годы были страшным глумлением над всем русским, над всем православным и традиционным: Пушкина называли камер-юнкером, а Наполеона – освободителем, Чайковского – мистиком, Чехова – хлюпиком, Россию – варварской страной… Мой отец радовался тому, что в 30-е годы (именно в тридцатые!) состоялась реабилитация русской истории, хотя эту реабилитацию и приправили классовыми заклинаниями. Все, что он говорил о 20-х годах, все это разразилось сегодня.