Женщины его жизни
Шрифт:
– Оденьте ее. Отнесите на катер и отвезите на берег. Но не в Канны. Оставьте на каком-нибудь пляже. Да смотрите, чтоб она не потеряла свое маленькое сокровище. Оно ей понадобится.
И опять Розалия потеряла сознание.
Кало Коста сидел на песчаной дюне и наслаждался прохладным дыханием моря, порождением таких же древних одиноких сил, как ветер и дождь. Звезды серебристыми слезами растекались по небу в эту волшебную августовскую ночь, и сильный человек вновь переживал трогательные ощущения своего детства, когда маленьким мальчиком на
С детства Кало научился улыбаться морю и звездам, он поднимал к бесконечности свое обожженное солнцем лицо, и ему казалось, будто мать, которой он в действительности никогда не знал, берет его на руки и прижимает к груди, осыпая нежными и утешительными словами любви. Кало уже пересек рубеж зрелости, ему было под шестьдесят; то ужасное, что видели его глаза и что он совершал сам, оставило в нем неизгладимый след. И все же он был убежден, что за всю свою бурную жизнь ни разу не потерял уважения к себе и к друзьям. Поэтому он продолжал жить и любить спокойное дыхание моря, хотя и понимал, что его нельзя назвать лучшим из людей.
Поднявшись на борт «Трилистника» после того, как Карин закончила делать покупки, он счел за благо потихоньку исчезнуть. Люди, наводнившие яхту, чтобы приветствовать Барона, были из той категории светских господ, с которыми у него не было ничего общего. Да и Бруно в этот вечер не нуждался в его услугах. А Карин отняла у него совсем немного времени.
Он поел жареной рыбы в местном ресторанчике под названием «Гориль», который в общем и целом можно было считать вполне приемлемым, и запил ее бутылкой бургундского, не идущего ни в какое сравнение с превосходным кьянти из виноградников Бадиа Колтибуоно, одним из немногих вин, которым оказывал предпочтение сам Барон.
Французы поднаторели в том, что касалось этикеток и рекламы, а по сути мало чего стоили. Он ел, низко наклонив голову и время от времени настороженно прислушиваясь, как старый одинокий волк. Потом отправился в бар «Таити-Бич».
Он пошел туда под предлогом выпить глоток старого коньяка, но на самом деле надеялся встретить женщину, с которой познакомился и сблизился год назад. Она работала косметологом в салоне красоты, разместившемся у самого пляжа. Ее звали Линда, ей было около сорока, и она знала, как доставить удовольствие мужчине.
Он познакомился с ней в баре, где она, сидя в уголке, ела мороженое в стаканчике, и они сразу же нашли общий язык. Линда, как и он, имела сицилийские корни, хотя родилась во Франции. Тогда они весело провели вместе несколько дней, и, если он правильно понял ситуацию, можно было рассчитывать, что она и при нынешней встрече ему не откажет.
Линды в баре не было. Юный Ганимед с дурашливой улыбкой, поблескивающими глазками и золотым колечком в ухе объяснил ему, что она работает в «Библосе». Что-то буркнув в знак благодарности, Кало снова забрался в «Лендровер» и направился в бухту Каннебьер. Раз
Дом Бруно в бухте Каннебьер, окруженный сосновым парком, уступами спускающимся к морю, был идеальным местом, где никто не смог бы его потревожить. Он обогнул великолепное здание, даже не заходя внутрь, хотя у него были ключи.
Итак, он сидел на песчаной дюне под покровом чудесной звездной ночи. Он тревожился за Бруно. Новости относительно мистера Хашетта и «Ай-Би-Би», привезенные Карин, не сулили ничего хорошего. Это было не смутное ощущение, даже не подозрение: приостановка заказов в Бурхване означала, что американцы из «Ай-Би-Би» намеревались разорить Бруно Брайана.
Едва различимый шум донесся со стороны моря, нарушив безмолвие ночи. Поначалу Кало решил, что ослышался, но вскоре отдаленное жужжание переросло в отчетливый рев мотора. Его глаза, привыкшие к темноте, различили очертания катера. Он инстинктивно подался назад, в тень деревьев, чтобы остаться незамеченным.
Свет на катере был потушен, не горели и сигнальные огни, в нескольких метрах от берега мотор тоже был заглушен. Со своего места Кало мог различить только движущиеся тени. Кто-то спустился с катера в воду и направился к берегу. Ему показалось, что двое что-то тащат, ясно было, что они волокут некий громоздкий предмет. То, что они оставили на берегу, прежде чем вновь подняться на борт, напоминало большой тюк с бельем.
Катер пришел в движение, отвалил от берега и скоро растворился в темноте. Кало осторожно приблизился к бесформенному мешку и, когда увидел, что это такое, не столько удивился самому появлению живого существа, сколько тому, что это существо еще живо.
Кало склонился над телом, закутанным в покрывало, и услышал слабый стон. Он откинул край ткани и увидел женское лицо в разводах губной помады, туши и румян, образовавших причудливую маску. Девушка, прижимавшая к груди сумочку со стразами, казалась жалкой и несчастной, как брошенная на чердаке сломанная кукла.
– Что случилось? – спросил он своим глубоким и добрым басом.
– Меня изнасиловали, – прошептала она.
Вопрос был задан по-итальянски, и на том же языке прозвучал ответ.
– Вечно мы попадаем в беду, – глубоко вздыхая, заметил Кало; на его лице появилось выражение боли и гнева.
– Это было ужасно, – призналась она незнакомцу.
– Постарайся не думать об этом, – посоветовал он. – В данный момент это единственное, что ты можешь сделать, а там видно будет. Где ты живешь?
– В одном пансионе. В Каннах, – ее голос звучал тихо, но уже увереннее. Она чувствовала, что этому человеку можно доверять.
– Хочешь, я отвезу тебя домой? – предложил Кало.
– Я, наверное, никогда больше не вернусь домой, – жалобно сказала она, сама не зная, что имеет в виду: веселую комнатку в пансионе «Сент-Ив» или полуподвал в переулке на Монтекальварио.
– Об этом мы поговорим позже. – Мужчина наклонился и бережно, как ребенка, поднял ее на руки. – Кто это был?
– Животное. Дикий зверь.