Женщины-террористки России. Бескорыстные убийцы
Шрифт:
Жена его оправдывала проявленную им тогда подленькую слабость тем, что он очень нервно расстроен, между тем предстоит неотложная необходимость ехать в Россию. Если там его арестуют, то в тюрьме он не выдержит, сойдет с ума, он сам это чувствует, переживая даже здесь мучительное настроение. Он устал, утомлен, за ним гоняются постоянно, беспрерывно, поездка равносильна смертному приговору.
— Его обязанность отойти от дел, — заметили мы ей на эти ламентации. — Если вы не преувеличиваете действительности, вы должны, хотя бы на время, отстранить его от работы.
Тогда думалось, что жена представляет все в несравненно большем размере, чем оно есть в действительности. Но виденная мною жалкая, чего-то молящая фигура, трусливо пакостная, впоследствии объяснилась: он тогда умолял жену уехать с ним в Америку, бросить все, предвидя свое неминуемое разоблачение, свою скорую гибель.
Последующие встречи с Азефом ограничивались разговорами, исключительно до дела относящимися. В боевых работах он видел недостаточную последовательность, планомерность. Все силы Б.О., все внимание необходимо сосредоточить на министрах внутр. дел, снимать
Хотелось бы уже кончить с этим гаденьким, и потому я забегу несколько вперед. В 1905 г., по освобождении из тюрьмы после «дарованной» свободы, кое у кого из сидевших по делу 17-ти, арестованных 16–17 марта, мелькало неясное, не вполне еще оформленное подозрение, что в выдаче этой группы Б. О. участвовали лица, совсем близко стоявшие к центру. В обвинительном акте, врученном всем членам группы, весь материал, все данные для предания суду были построены на показаниях одних шпиков и филеров. Фамилии их всех были зафиксированы в конце показаний каждого из них. Эту гармонию нарушали два агента (тайных), фамилии которых совсем замалчивались, а между тем их показаниям придавалось особливое значение. Теми, кто сидел в Д. П. 3., за время производства следствия было с воли получено уведомление, уже подтвержденное полностью, об агенте Татарове, [74] прибывшем из Иркутска политическом ссыльном. «А кто же другой?» — пытливо искал ответа каждый из нас. Ни один из сопроцессников не возбуждал ни малейшего подозрения. Военный суд, куда недели за две до 17 октября было направлено наше дело, нашел нужным, за недостаточностью обвинительного материала, прекратить дело по отношению большинства арестованных, кроме пяти. У них при аресте были взяты взрывчатые вещества и, кажется, револьверы. Сами судьи выразились, что они не разбойники, чтобы судить и осуждать только на основании показаний филеров.
74
Татаров Николай Юрьевич, член ПСР, революционер «со стажем», ставший полицейским агентом. Убит по указанию Савинкова членом БО Ф. А. Назаровым в Варшаве, на глазах у родителей.
Однако, обвинительный акт все же вручили каждому из причастных к делу Трепова. [75] На другой день по выходе из тюрьмы, в самом конце октября, я случайно встретилась в столовой с Азефом. Он с большим интересом стал расспрашивать, в каком объеме нам предъявляли обвинение и почему из всех 17 обвиняемых оставлены трое в тюрьме. — «Вот обвинительный акт» — сказала я ему, протягивая небольшого формата тетрадь. Он с особенной быстротой выхватил у меня акт, но когда мне захотелось получить его обратно, Азеф промямлил, что обвинительный акт у него украден был кем-то в столовой тогда же. Все эти странности после, когда произошло полное раскрытие его преступной работы, получили иной смысл; тогда же было совестно копаться в подозрениях.
75
«Дело Трепова» — дело о подготовке покушения на Д. Ф. Трепова (1855–1906) — петербургского генерал-губернатора и товарища министра внутренних дел.
А теперь снова вернемся за границу. Залпы 9 января, расстрелы мирно шедшего к «батюшке-царю» народа громом ударили по голове всей эмиграции и всей русской учащейся молодежи. Без преувеличения можно утверждать, что «кровавое воскресенье» пронеслось призывным набатным звуком для всех организаций за рубежом. Все вдруг ощутили, что Россия поднимается на ноги с преклоненных колен, что ее нужно, необходимо поддержать вооруженной силой. Шумным потоком понеслись на родину одни, другие торопились укладывать свои скудные пожитки. А тем временем вслед за 9 января начались забастовки, широко разлившиеся и быстро охватившие всю Россию, разом перекинувшись в Сибирь и Польшу. 11–12 января с паспортом, врученным мне вместе с маршрутом и многими поручениями к Б.О., возвращалась я обратно на родину.
Глава XIV
Снова в России
Рано утром 14 числа наш поезд подошел к Венскому вокзалу в Варшаве. Когда он остановился у платформы, перед глазами пассажиров открылось странное и ошеломляющее зрелище: дебаркадер почти сплошь, все проходы и багажное отделение были заняты вооруженными солдатами; из публики же ни души, ни одного носильщика также, никакого начальства нигде… Выгрузив свои вещи, мы растерянно искали кого-нибудь, кто-бы отнес вещи до извозчика или хотя бы в багажное отделение. Торопливо бегавшие мимо нас мелкие чиновники, чем-то перепуганные, решительно отмахивались от наших вопросов и приставаний, указывая рукой на другой путь: там начальство, там могут содействовать… Бросаем без присмотра вещи и направляемся туда, но солдаты берут ружья на перевес и преграждают нам путь. Трогательные речи, просьбы и, наконец, женские истерики смягчают суровость солдат, и они позволяют идти к начальнику. Издали уже было видно, как чрезмерно трудно подступиться к нему. Окруженный крепкими стенами блестящих офицеров, он, как муха в тенетах, бросался во все стороны, намереваясь прорвать кольцо, его замкнувшее. Все кричали, чего-то требовали, лезли друг на друга с выпученными глазами, красные, потные, точно желали проглотить друг друга или, по меньшей мере, перерезать горло кому-то, может быть, даже нам, так как объекта их свирепой злобы тут не находилось… Пассажирам оставалось своими силами выходить из создавшегося тягостного положения. Часа через два, когда приехавшая публика мало-помалу отхлынула и вокзал опустел даже от солдат, крадучись, подошел откуда-то вынырнувший очень бедно одетый мастеровой, обстоятельно и толково объяснивший, что в Варшаве идет грев (стачка), да такая, что среди улицы сбрасывают с извозчиков с багажом, если какой дурак найдется и повезет кого. Он дал слово отнести вещи на другой вокзал, когда станет окончательно безлюдно здесь. Около часа дня он, действительно, пришел, и мы двинулись по безлюдным улицам. На Маршалковской в больших магазинах были разбиты вдребезги зеркальные стекла, и эти зияющие дыры и засыпанные осколками стекол тротуары ясно говорили о совсем недавней схватке старого с надвигавшимся молодым, новым, грозным и неведомым до сего времени. Свернув с Маршалковской в маленькую, узенькую улицу, мы заметили впереди нас группы рабочих, необыкновенно быстро пересекавших улицу и прятавшихся за углом от нагонявших их выстрелов. Дзинь-дзинь-дзинь! — трещит то тут, то там, потом выскакивает взвод обезумевших солдат, бросающихся за рабочими. Около улицы Злато навстречу двигался экипаж с жандармами по обеим сторонам, а все замыкалось конными жандармами с шашками наголо. Внутри экипажа виднелось очень бледное лицо, с беспорядочно всклоченными волосами на голове. «Матка боска, матка боска», — крестясь и шепча молитву, проходит старушка, напуганная этой дикой кавалькадой.
Ждать поезда приходилось долго. Решаюсь отыскать свою старую знакомую, — когда-то вместе шли по Сибири. Она давно вернулась с поселения и жила с семьей в Варшаве.
Всюду накрепко заперты ворота, никого из незнакомых не пускают во двор. На мой стук в форточке калитки показалось суровое лицо дворника, замотавшего было отрицательно головой и уже намеревавшегося перед носом захлопнуть форточку, но не по-русски заданный вопрос заставил его открыть калитку. Он сам проводил меня до двери квартиры знакомых и все время недоверчиво осматривал мою наружность.
У знакомых настроение приподнятое, несколько тревожное, разговор, само собой разумеется, сосредоточивается на движении. Через полчаса вбегает с улицы шумная ватага детей с раскрасневшимися щечками, с ярко поблескивавшими глазками; возбужденные, они с завидным порывом радости, спеша и перебивая друг дружку, передают матери, как сняли одну, другую школу, потом еще одну, теперь идут снимать самую упорную. И они улетели, как мотыльки, весело, радостно, вслух обдумывая свой стратегический план подхода к упорным. На эту же квартиру пришел один п.п. с, муж сестры Ф. К., с просьбой передать в Москве членам партии настойчивое желание получить оттуда незамедлительный ответ, может ли п.п.с. рассчитывать на поддержку со стороны п.с.-р., последует ли еще раз общее согласованное действие, или же на это сейчас рассчитывать невозможно и им следует немедленно приступить к ликвидации своего забастовочного движения; забастовка у них шла прекрасно, чрезвычайно дружно, подъем охватил всех рабочих, всю промышленность и все горные округа. Если со стороны русской революционной партии, со стороны рабочих последует новое выступление и косвенная поддержка забастовочного движеция, то можно будет задержать подъем на той высоте, на какую он поднялся сейчас, на самом высшем гребне волны, в противном случае необходимо, не истощая понапрасну сил, прекратить немедленно забастовку; удержать или прекратить можно будет в любой момент.
Требовался ответ точный и ясный. Они предлагали и настаивали на приезде двух партийных представителей для выяснения общего положения, выработки сообща согласованных действий в дальнейшем.
Таким образом, мой путь обозначился на Москву, да и зарубежники поручали скорее повидать Савинкова и передать ему настойчивое желание и просьбу стягивать все силы и средства на случай дальнейшей борьбы, начатой массовым выступлением 9 января. Не только заграничники, но и в Варшаве и в самом Петербурге некоторые группы рассчитывали, что подъем рабочих не остановится на этом, возбуждение было заметно общее. Савинков, занятый своим делом, московским, [76] выслушав все поручения, наказы и просьбы, затруднялся их исполнением, и находил наилучшим отвезти их питерцам, — «Павлу» (Швейцеру), работавшему там с вновь организованной группой террористов, — как наиболее знакомым с польскими делами и располагавшим свободными, незанятыми силами.
76
Подготовлялось убийство вел. князя Сергея.
Выраженное лично Савинкову неудовольствие за его малую активность, малое внимание к уже совершившемуся тогда событию — 9 января — было принято им с должным вниманием, но он жаловался на трудность своего положения, на скудость, недостаточность средств и материалов.
Он сам отлично понимал мизерность оказанной помощи на многочисленные обращения, но события развернулись так быстро, так неожиданно, что технические партийные организации не в состоянии были удовлетворить все эти требования, опять же в силу внезапности движения. Он жаловался на усталость, выглядел сильно изнемогшим. Работа в Москве с Сергеем шла не очень удачно, и со слов его можно было даже заключить, что навряд ли она кончится быстро и успешно.