Женские церемонии
Шрифт:
— Если вы хотите увидеть того или иного из партнеров, что вы делаете? Вы, как обычно принято, обмениваетесь номерами телефонов?
— Я никогда не даю свой номер телефона с первого раза, лишь в некоторых случаях — женщинам, которые никогда не будут вас преследовать; зато я всегда спрашиваю его у тех, кто представляет какой-то интерес. Любое колебание свидетельствует о том, что человек не слишком расположен продолжать знакомство, что в один прекрасный день может стать источником ненужных проблем. Это способ сделать правильный выбор.
— Если говорить о нынешней ситуации, теперь есть мобильники.
— Да, это облегчает дело, но с теми, кто не слишком расположен к встречам, я расстаюсь, есть у них мобильники или нет. Я никогда не настаиваю, и мы мило и любезно прощаемся. Кстати на эту же тему: Рено Камю [8] постоянно жаловался в своих дневниках, что анонимные встречи гомосексуалистов — где, по его выражению «есть трах», — которые к обоюдному удовольствию проходят в парке, в сауне или в любом другом уединенном месте, часто заканчиваются без единой
8
Рено Камю (р. 1946) — французский писатель, философ, публицист, основатель «Партии Невинности».
— Но в этих клубах вы вначале не знаете о сексуальных пристрастиях ваших партнеров…
— Вначале — нет. Тем не менее, можно предположить, что раз уж они оказались здесь, это не случайно! Некоторые недвусмысленно демонстрируют свои пристрастия с помощью аксессуаров: обнаженный мужчина, носящий на шее собачий ошейник с поводком, ясно дает понять, зачем он сюда пришел. Других, более сдержанных, разгадать немного сложнее, но все равно это можно сделать после нескольких уточняющих вопросов. Есть среди посетителей и совсем нерешительные, неуверенные в себе, толком не знающие, чего они хотят. Таких лучше избегать. В повседневной жизни, за исключением тех случаев, когда имеешь дело с сексуальными пристрастиями, выставленными напоказ (что мне не очень нравится), мне кажется, сложно догадаться о тех эротических фантазиях, что приходят людям в голову: часто они непредсказуемы. На этот счет, в самом деле, можно что-то узнать лишь из беглых ненавязчивых опросов, проводящихся для того, чтобы добавить журналам острых тем. Лишь немногие журналы проводят серьезные исследования сексуальных практик, но ничего не говорят об их истории, о сценариях, о смене образов, которые разворачиваются в сознании во время них (ни даже о том, существуют ли эти образы). Такое глубокое, захватывающее погружение, «высшая фантазматика», является предметом долгого серьезного исследования, практически невозможного. Я лелеяла мысль о том, чтобы этим заняться, но это воистину титанический труд, и, по зрелому размышлению — кому еще это интересно, кроме меня?
— Какова была самая удивительная ситуация в вашей жизни?
— В первый раз это было давно; я тогда только начинала осваиваться в нью-йоркских специализированных клубах, тем более привлекательных для меня, что в Париже точно таких не было. На небольшой сцене, расположенной в едва освещенном углу зала, достаточно красивая женщина проводила сеанс «господства» над мужчиной, стоявшим перед ней на коленях. Когда она заговорила с ним, я поняла, что ее голос, вне всякого сомнения, мужской. Я на какое-то время застыла с открытым ртом от удивления: я никак не могла себе представить, чтобы трансвестит мог быть «госпожой»! (Тогда я была еще наивна и делала свои первые открытия.) Гораздо позже, уже после выхода «Женских церемоний», я получила множество писем — почти исключительно от мужчин. Я решила встретиться с некоторыми из моих корреспондентов — просто для того, чтобы поговорить с ними. Особенно меня тронуло одно письмо, к которому было приложено очаровательное стихотворение, полное буколических цветистых метафор. Встреча состоялась в одном международном отеле, расположенном под аркадами на улице Риволи. И вот в гостиную входит старый господин, опирающийся на трость, потом мы довольно долгое время с ним беседуем, как вдруг он говорит: «Вы не заметили?» — «Не заметила чего?» — «Я священник». Это действительно был священник из религиозного учебного заведения для девочек, из Бельгии. Он регулярно приезжал в Париж, чтобы его мучили профессиональные «госпожи», — вы знаете этих профессионалок, настоящих экспертов, у которых есть так называемый «донжон» — специально оборудованное помещение с набором традиционных инструментов: колец, крестов Святого Андрея, столов для экзекуций, розог, костюмов для переодеваний и т. д.
— Что за костюмы?
— Женская верхняя одежда, белье, туфли на шпильках, форменная одежда горничных и т. д. — во все это они одевали своих клиентов, перед этим накрасив их (или нет). Некоторые клиенты сами приносили с собой фетишистские наряды и переодевались в них. В Германии, где подобное практикуется более открыто, чем у нас, Томи Унгерер [9] прожил полгода рядом с профессиональными «госпожами», на одной из улиц Гамбурга, где расположены специализированные заведения; он с ними подружился и создал галерею рисунков, посвященных их аксессуарам и нарядам. Не так давно эти рисунки и прилагающиеся к ним интервью с «госпожами» были опубликованы в красиво изданной книге, о которой очень много говорили с момента ее выхода в продажу. Вскоре после этого я увидела на стене в приемной одной «госпожи» великолепный рисунок, где она была изображена во весь рост, в горделивой позе. Надо полагать, это был его подарок. Там же, в Гамбурге, я посетила расположенное возле вокзала, в небольшом трехэтажном доме, укромное садомазохистское заведение, которое называлось «Мадам…»- имя я забыла. У иностранцев, в частности, у немцев и американцев, эротизм часто ассоциируется с французским языком, где слово «мадам» — одно из самых употребительных. Какой-то состоятельный человек вложил в это заведение порядочно денег ради юной и хорошенькой профессиональной «госпожи», приобретающей известность. На втором этаже был впечатляющий гардероб всевозможной одежды и обуви, на первом — небольшой амфитеатр, где устраивались тематические вечеринки, с демонстративными и поощрительными скетчами; также в центре этой уменьшенной модели амфитеатра находилась небольшая лодочная карусель. Я никогда не видела в подобных заведениях такой неожиданной вещи. Каково было ее точное назначение? Я встретила там здоровенного негра, с которым познакомилась в Нью-Йорке в одном из клубов, где он наблюдал за порядком и при этом сохранял
9
Томи Унгерер (р. 1931) — французский писатель и иллюстратор.
— Подобные вещи все чаще можно увидеть в кино и в театре…
— Это не ново, но бесспорно, что откровенные сексуальные сцены (любых видов) приносят большой доход. С некоторых пор я заметила нечто, чего, кажется, раньше не было — перенесение садомазохистских действ в сферу искусства: выйдя за рамки клубов и «донжонов», они демонстрируются под видом «перформансов» или спектаклей в галереях, музеях, театрах, причем совершенно официально. Однако они никогда не демонстрируются в чистом виде, в своей изначальной сути. Они позиционируются как явления сферы искусства, в которую погружены: да, обнаженная женщина стоит на четвереньках, на шее у нее поводок — но это происходит в галерее, в центре художественной выставки!.. Другая, в шерстяной шапочке, натянутой на глаза, позволяет целовать себя множеству чужих губ — да, но ведь это происходит на вернисаже, она — актриса… Ян Фабр, чья постановка «Я — кровь» заставила пролиться немало чернил этим летом в Авиньоне, какое-то время назад поставил достаточно необычный спектакль, где он сам находился на сцене в течение нескольких часов, облаченный в кожаные «доспехи», а какая-то женщина периодически хлестала его, так, чтобы кровь не останавливалась. Профессионалка за подобную услугу потребовала бы с него кругленькую сумму; здесь, напротив, он сам получил и деньги, и признание публики, поскольку все это происходило «во имя искусства»! Хорош, нечего сказать! По-моему, это уж слишком — продавать таким образом свое мазохистское удовольствие! То же самое было и с одним из моих «приверженцев» — он в достаточной мере эксгибиционист и в то же время — танцор-чечеточник. В одном из своих клубных номеров он заставляет хлестать себя, а потом получает за этот «ущерб» солидное вознаграждение. Есть еще тот американец, исключительный мазохист, который заставляет подвешивать себя на стальной цепи за ноги к потолку, но не ко всякому — а к потолку музейного зала, придавая таким образом этому садомазохистскому действу статус произведения искусства. And so on…
— Вас это возмущает?
— Ну, поскольку это пользуется спросом и приносит доход, зачем делать кислую мину? Впрочем, во все времена секс был — более или менее очевидно, более или менее осознаваемо, — ферментом для искусства; вспомните знаменитую статую Святой Терезы работы Ле Бенена: за выражением мистического экстаза на ее лице видится наслаждение женщины, испытавшей оргазм. Все это хорошо известно. Нет, то, что меня слегка раздражает — смещение понятий, когда все без разбору ставится под почетное знамя искусства, когда сам «жест» становится «творением», что и происходит в современной секс-индустрии. Поместите какой-то предмет из секс-шопа в художественную галерею — и это уже будет «жест»! В секс-шопе этот предмет ничем не выделяется, но в галерее он сразу же возводится в ранг произведения искусства: теперь он «признан», и его продажная цена немедленно возрастает. «Дюшан» постоянно подвергается опустошению! Но, повторяю еще раз — если находятся любители подобного искусства, то почему бы нет?.. Это развивает торговлю… Возвращаясь к садомазохистской практике: провозглашать себя искусством — значит обезопасить себя от вероятного порицания и, кроме того — получить общественное признание. Ну что ж, почему бы и нет?
— Но что касается ваших церемоний, в которых, как вы говорили, присутствует элемент театральности, — вам никогда не хотелось сделать из них платное зрелище?
— Нет. Однажды мне предлагали устроить подобную церемонию в зале Центра Помпиду. Поскольку я отказалась — я все же не хотела, чтобы церемония превратилась в обычный спектакль, — я никогда не узнаю, полагалось ли за это вознаграждение. Нет, определенно мне этого не хотелось. Я всегда отказывалась устроить церемонию ради газетного репортажа или телепередачи. Это сделало бы их неестественными и, в конечном счете, смешными. Возможно, я могла бы продемонстрировать одну из них в каком-то месте, где происходят «перформансы» — с входом по приглашениям и прочем в том же роде — и может быть, кто знает, это вызвало бы критические статьи и различные комментарии… Но в данный момент меня это не интересует.
— Что в конечном итоге представляет для вас особенный интерес? Женский мазохизм?
— По этому поводу можно сказать, что «История О», так же как и «Сексуальная жизнь Катрин Милле» — две книги, которые обозначили новую веху в истории женского желания, выявив мазохистскую природу этого желания; в двух произведениях разных жанров (первый — художественный вымысел, второй — сексуальная биография) представлены два различных аспекта одного и того же явления — мазохизма. Я вижу, как у женщин понемногу нарастает стремление, преодолевающее застенчивость, которая долгое время сковывала их, — сказать и написать открыто, свободно и спокойно о своих сексуальных желаниях, о том, что они чувствуют, что им нравится, а что — нет; например, сказать, что они — мазохистки, что им нравится грубый секс, или, еще хуже, — что они попали к нему в зависимость, сродни наркотической.
— Но вы, кто так хорошо обо всем этом рассказывает, — вы ведь не афишируете себя; во всяком случае, вы отказываетесь, в отличие от других женщин-писательниц, в частности, Катрин Милле, открыть свое лицо средствам массовой информации. Это оттого, что вы жена Алена Роб-Грийе?
— Вовсе нет! Катрин Милле выбрала открытую игру, я — игру под маской; я действительно строго следую правилу — не открывать лица перед СМИ. Кое-кто думает, что я хочу скрыть свое настоящее имя; но все уже давно знают, что Жанна де Берг — это Катрин Роб-Грийе. Об этом говорится даже здесь, в нашем интервью! Итак, речь идет не о том, чтобы сохранить какое-то гипотетическое «общественное положение», но просто об анонимности, о замаскированности, позволяющей мне некоторые игры, которых в противном случае я была бы лишена. Это и есть объяснение «маски» и «вуали». Что до псевдонима, он более точно соотносится с ощущением двойничества. Женщина, которая устраивает церемонии и описывает их — это не Катрин Роб-Грийе, это Жанна де Берг.