Женский портрет

Джеймс Генри

– Полно, отец, – взмолился молодой человек.

– Что есть, то есть. Хотя я дорого дал бы, чтобы ты был здоров. Но выше себя не прыгнешь.

– Может, мне попытаться? Превосходная мысль! – усмехнулся молодой человек.

– Болеть – очень тошно, – продолжал старик. – С вами, лорд Уорбертон, такого, наверно, никогда не приключалось?

Лорд Уорбертон на минуту задумался.

– Нет, отчего же. Однажды в Персидском заливе… мне было очень тошно.

– Он смеется над тобой, отец, – сказал молодой человек в бархатной куртке. –

Он любит шутить.

– Да, все мы нынче шутим, каждый на свой манер, – добродушно отозвался старик. – Только по вашему виду никак не скажешь, чтобы вы когда-нибудь болели.

– Он болен сплином. Только что жаловался мне и горько сетовал на свой недуг, – вставил друг лорда Уорбертона.

– Неужто это правда, сэр? – участливо протянул старик.

– Ну, если и правда, ваш сын не облегчит мои страдания. С ним невозможно разговаривать – законченный циник. Ни во что, кажется, не верит.

– Это он снова шутит, – заметил молодой человек, обвиненный в цинизме.

– Все оттого, что он слаб здоровьем, – сказал старый джентльмен лорду Уорбертону. – Настроил себя на такой лад и теперь все видит в мрачном свете. Считает, наверно, что жизнь его обделила. Только это все в теории, а на самом деле душою он вполне здоров. Я, право, не помню дня, когда он не был бы весел. Вот как сегодня. И меня развеселить умеет.

Молодой человек, которого так аттестовали, взглянул на лорда Уорбертона и рассмеялся.

– Что это? Похвала беспечности или обвинение в легкомыслии? Уж не хочешь ли ты, отец, чтобы я применил свои теории на деле?

– Клянусь, – воскликнул лорд Уорбертон, – нам было бы на что по смотреть!

– Надеюсь, ты еще не окончательно усвоил себе этот насмешливый тон, – сказал старый джентльмен.

– Тон Уорбертона хуже моего. Он делает вид, будто все время скучает. А мне не бывает скучно. Жизнь представляется мне безмерно интересной.

– Вот именно. Безмерно. А тебе надо во всем соблюдать меру.

– В вашем доме я никогда не скучаю, – сказал лорд Уорбертон. – О каких только интересных предметах мы с вами ни толкуем.

– Надо понимать, вы опять шутите? – спросил старый джентльмен. – Вам вообще непростительно скучать. В ваши годы я понятия не имел что такое скука.

– Вероятно, вы поздно повзрослели.

– Напротив, очень рано. И в этом все дело. В двадцать лет я был уже вполне взрослый и работал не разгибая спины. Будь у вас чем себя занять, вы не томились бы от скуки. Но у вас, молодых людей, слишком много досуга, а в мыслях – одни развлечения. Вы слишком избалованы, слишком праздны, слишком богаты.

– Вот мило! – воскликнул лорд Уорбертон. – Вам-то уж никак не пристало корить ближних за богатство.

– Это почему же? Потому что я банкир? – спросил старик.

– Отчасти, если угодно, но главным образом потому, что вы располагаете – не станете же вы отрицать этого – огромными средствами.

– Отец не так уж богат, – сказал, словно защищая старика, его сын. – Он роздал кучу денег.

– Что ж, он раздавал собственные деньги, – сказал лорд Уорбертон, – а это лишь подтверждает, что их много. Тем, кто занимается благотворительностью, не приходится упрекать других за любовь к удовольствиям.

– Отец очень любит получать удовольствия… доставляя их другим. Старый джентльмен покачал головой.

– Я отнюдь не настаиваю на том, что доставил много удовольствия своим современникам.

– Дорогой отец, ты слишком скромен!

– Однако, милый Ральф, вы тоже шутник, – сказал лорд Уорбертон.

– Слишком много вы шутите, молодые люди. Отними у вас ваши шутки, с чем вы останетесь?

– К счастью, в мире всегда есть над чем шутить, – заметил его некрасивый сын.

– Ты так думаешь? А по-моему, дела принимают весьма серьезный оборот. Когда-нибудь, молодые люди, вы в этом сами убедитесь.

– Чем хуже дела, тем больше поводов для шуток.

– Как бы ни пришлось смеяться сквозь слезы, – возразил старик. – Я убежден, что мы живем в канун великих перемен и, увы, не все они будут к лучшему.

– Вполне согласен с вами, сэр, – заявил лорд Уорбертон. – Я более чем уверен, что нас ждут большие перемены и всяческие неожиданности. Поэтому мне так затруднительно воспользоваться вашим советом. Помните, на днях вы сказали, что мне нужно к чему-нибудь «привязаться». Не знаю, стоит ли привязываться к тому, что в любую минуту может взлететь на воздух.

– Привяжитесь к хорошенькой женщине, – сказал его приятель. – Чего только он не делает, чтобы влюбиться! – добавил он, обращаясь с этим пояснением к отцу.

– Хорошенькие женщины весьма воздушны: их сдует первым порывом ветра, – сказал лорд Уорбертон.

– Ну нет, вот уж кто прочно стоит на земле, – откликнулся старый джентльмен. – Их не коснутся ни социальные, ни политические бури, которых я опасаюсь.

– Вы хотите сказать, они неистребимы? Что ж, превосходно! Завтра же уцеплюсь за одну из наших дам и навяжу себе на шею… как спасительный балласт.

– Женщины – это наша опора, – промолвил старик. – Разумеется, хорошие женщины. Потому что среди них бывают разные. Найдите хорошую женщину, женитесь, и жизнь ваша станет намного интереснее.

Минутная пауза, последовавшая за этими словами, говорила, должно быть, о том, что внимавшие старому джентльмену слушатели отдавали должное его великодушию, поскольку ни для его сына, ни для гостя не было тайной, что собственный его матримониальный опыт не увенчался успехом. Однако, как выразился старик, среди женщин «бывают разные», и в этой оговорке, возможно, заключалось признание, в ошибке, хотя, разумеется, молодые люди не посмели бы заметить вслух, что его избранница не принадлежала к лучшим представительницам своего пола.