Женский портрет
Шрифт:
– Пожалуйста, делайте что угодно, только займите меня чем-нибудь до семи часов, – сказала Изабелла. – В семь часов я вернусь в отель Прэтта и съем мой скромный одинокий ужин – два яйца-пашот и сдобную булочку.
– А нельзя мне поужинать с вами?
– Ни в коем случае. Вы поужинаете в клубе.
Они снова сели на стулья в середине сквера, и Ральф закурил сигарету. С каким наслаждением он разделил бы с нею ее скромную, как она сказала, вечернюю трапезу, но она не велела, и даже это радовало ему душу. А какой радостью было сидеть с нею в сгущающихся сумерках, наедине посреди многолюдного
– Почему вы не хотите, чтобы я поужинал с вами?
– Не хочу и все.
– Видно, я успел наскучить вам.
– Нет еще, но ровно через час наскучите. Видите, у меня дар предвидения.
– А пока я постараюсь позабавить вас, – сказал Ральф и умолк. Изабелла тоже не поддержала разговор, и некоторое время они сидели в полном молчании, что вовсе не вязалось с его обещанием развлечь ее. Ему казалось, она поглощена своими мыслями, и Ральф гадал – о чем; кое-какие предположения на этот счет у него были.
– Вы отказываете мне в своем обществе, потому что ждете сегодня вечером другого гостя?
Она обернулась и взглянула на него своими ясными, светлыми глазами.
– Другого гостя? Какого?
Он никого не мог назвать, и теперь его вопрос показался ему не только нелепым, но и грубым.
– У вас тьма друзей, о которых я ничего не знаю. Целое прошлое, из которого я полностью исключен.
– Вы принадлежите моему будущему. А что до моего прошлого, оно осталось по ту сторону океана. В Лондоне его нет и следа.
– В таком случае все прекрасно, раз ваше будущее здесь, подле вас. Что может быть лучше, чем иметь свое будущее у себя под рукой. – И Ральф закурил еще одну сигарету. «Очевидно, это значит, что Каспар Гудвуд отбыл в Париж», – решил он, затянулся, пустил колечки дыма и продолжал: – Я обещал развлечь вас, но, увы, как видите, оказался не на высоте. Я поступил опрометчиво, такое предприятие мне не по плечу. Разве вас могут удовлетворить мои жалкие усилия при ваших огромных требованиях и высоких критериях? Мне следовало бы пригласить настоящий оркестр или труппу комедиантов.
– Достаточно и одного: вы прекрасно справляетесь с вашей ролью. Прошу вас, продолжайте; еще минут десять и мне уже захочется смеяться.
– Поверьте, я вовсе не шучу, – сказал Ральф. – У вас на самом деле огромные требования.
– Не знаю, что вы имеете в виду. Я ничего не требую.
– Но все отвергаете, – сказал Ральф.
Изабелла покраснела – только сейчас она поняла, что он, по-видимому, имел в виду. Но зачем он заговорил с ней об этом?
Мгновенье Ральф оставался в нерешительности, затем продолжал:
– Мне хотелось бы сказать вам кое-что. Вернее, задать один вопрос. Мне кажется, я вправе его задать, потому что в некотором роде лично заинтересован в том, каков будет ответ.
– Извольте, – сказала Изабелла мягко. – Постараюсь вас удовлетворить.
– Благодарю. Надеюсь, вас не оскорбит, если я скажу, что Уорбертон рассказал мне о том, что между вами произошло.
Изабелла внутренне сжалась; она пристально смотрела на свой раскрытый веер.
– Нисколько.
– Он разрешил мне не скрывать это от вас. Он все еще надеется, – сказал Ральф.
– Все еще?
– По крайней мере надеялся несколько дней назад.
– Сейчас он, наверное, думает иначе, – сказала Изабелла.
– Вот как? Мне очень жаль его: он в высшей степени достойный человек.
– Простите, это он просил вас поговорить со мной?
– Конечно, нет. Он рассказал мне, потому что это было выше его сил. Мы старые друзья, а ваш отказ был для него большим ударом. Он прислал мне коротенькую записку с просьбой приехать к нему, и я виделся с ним в Локли за день до того, как он с сестрой завтракал у нас. Он был очень удручен – он только что получил ваше письмо.
– Он показал вам мое письмо? – не без надменности спросила Изабелла, подымая брови.
– Разумеется, нет. Но не скрыл, что вы наотрез ему отказали. Мне было очень жаль его, – повторил Ральф.
Изабелла молчала.
– А вы знаете, сколько раз он видел меня? – сказала она наконец. – Всего каких-то пять или шесть раз.
– Это только делает вам честь.
– Я не то имела в виду.
– А что же? Что у бедного лорда Уорбертона ветер в голове? Право, вы вовсе так не думаете.
Изабелла, разумеется, не могла сказать, что так думает, и сказала совсем другое.
– Стало быть, лорд Уорбертон не просил вас уговаривать меня, и вы взялись за это из чистого великодушия или, может быть, из любви к спорам?
– Я не имею ни малейшего намерения спорить с вами. Вы вправе решать, как считаете нужным. Мне просто очень хочется знать, какие чувства вами руководили.
– Премного благодарна за такой интерес ко мне! – воскликнула Изабелла с нервным смешком.
– Вы, конечно, считаете, что я суюсь не в свое дело. Но почему мне нельзя поговорить с вами об этом, не вызывая у вас раздражения, а у себя неловкости? Какой смысл быть вашим кузеном и не иметь хотя бы маленьких привилегий? Какой смысл обожать вас без надежды на взаимность и не иметь права хотя бы на маленькое вознаграждение? Быть больным и немощным, обреченным на роль стороннего наблюдателя жизни и даже не видеть спектакля, хотя за билет на него плачено такой дорогой ценой? Скажите мне, – продолжал Ральф, глядя на Изабеллу, слушавшую его с живейшим вниманием, – скажите, что было в ваших мыслях, когда вы отказывали лорду Уорбертону?
– В мыслях?
– Какие мотивы… что побудило вас, при вашем положении, на этот удивительный шаг?
– Я не хочу выходить за него – вот и все мотивы.
– Это не мотив… это я и раньше знал. Это, знаете ли, просто отговорка. Что вы сказали тогда себе? Ведь сказали же вы что-то еще.
Изабелла на мгновенье задумалась и ответила вопросом на вопрос:
– Почему вы называете мой отказ Уорбертону удивительным шагом? Ваша матушка тоже так считает.
– Потому что лорд Уорбертон во всех отношениях безупречная партия. Я не знаю, можно ли найти за ним недостатки. К тому же в нем, как здесь выражаются, бездна обаяния. И он несметно богат – в его жене будут видеть высшее существо. В Уорбертоне соединились все достоинства, и внешние и внутренние.