Женское начало
Шрифт:
Пройдя малыми улочками, они вышли на оживленный Вознесенский проспект, тогда еще он назывался – Майорова, и спустились в маленький подвальчик, где была грязноватая пирожковая. Марта угощала: черствые пирожки и мутный кофе из бачка показались Яне царским обедом. Она заметно повеселела, смеялась и болтала, как все дети ее возраста, но, едва девочки вышли на улицу, Яна вновь насупилась. И причиной этому оказалась колонна бегунов, продвигающаяся по Вознесенскому проспекту.
Девочки остановились поглазеть на забег. Участок улицы, где они стояли, смыкался с Исаакиевской площадью, являющей собой почти географический центр города. Он же завершал правительственную магистраль – сейчас она была трассой многокилометрового марафона. До финиша оставались считанные метры, изможденные длинной дистанцией спортсмены бежали из последних сил, однако близость цели давала им второе дыхание: они поднимали головы, ускоряли шаг. Яна с Мартой стояли на краю тротуара, среди других зевак. Мускулистые, пропахшие потом бегуны с белыми заплатами-номерами на майках были редкостным зрелищем на улице, Марта громко восхищалась ими. Но Яна с неожиданным озлоблением пробурчала:
– Несутся, как лошади.
И вдруг она с детским проворством выскочила на проезжую часть и выставила свою маленькую ножку в расхлябанном сапожке наперерез спортсмену, бегущему ближе других к тротуару.
Парень споткнулся, чуть не упал, но в последний миг удержал равновесие. Однако темп его был сбит, и он сразу отстал на несколько шагов от соседей по шеренге.
Марта схватила Яну за рукав мешковатого пальто и оттянула вглубь тротуара.
– Зачем ты так? Ты ведь пионерка! Зачем ты помешала бегуну?
– А чего он?
– Ты его знаешь? Он обидел тебя?
– Я их всех ненавижу. Все физкультурники сволочи.
Фраза в устах девочки звучала так пародийно по-взрослому, что Марта уточнила:
– Постой-постой! Почему ты так думаешь?
Яна помолчала, затем глухим голосом выдавила:
– Тетя говорила, что мой папаша сволочь и физкультурник, поэтому бросил нас с мамочкой. Он даже на ее похороны не приехал и про меня ни разу не вспомнил.
Марта, не зная, как реагировать на откровения девочки, спросила:
– Ну а сама ты ладишь со спортом? Катаешься на коньках, велосипеде?
– Тетя считает, что девочкам вредно ездить на велосипеде. Я просила. И коньков у меня нет.
– Все-таки зря ты помешала бегуну. Развитие физической культуры – государственная задача, наши лучшие спортсмены высоко несут честь Советского спорта в мире.
Марта говорила цитатами из постановлений партии и правительства, выученными наизусть на уроках обществоведения, ведь она собиралась поступать на гуманитарный факультет. Яна слушала ее воспитательные тирады и выражала недовольство молчаливыми гримасами.
Когда девочки подошли к дому Яны в Фонарном переулке, Марта пообещала, что не будет жаловаться на подшефную тете.
Семья Яны проживала тогда в служебной квартире, расположенной в полуподвале. Окно их длинной, похожей на вагон комнаты, было вровень с асфальтом, и ребенок, стоя у окна и вытянув голову, мог видеть только ноги прохожих. Лишь спустя годы, когда подвалы начали обустраивать под магазины и офисы, жильцов переселили. Яна с тетей получили комнату на последнем этаже, с чудесным окном, глядящем в небо. Комнату, в которой Яна жила сейчас.
Тогда, напросившись в гости к Яне, Марта впервые увидела этот кошмар. Мрачноватая, разделенная шкафом комната, походила на длинный вагон. При входе, в полутьме, стояли секретер и диванчик Яны, в дальнем конце за шкафом была половина взрослых. На широкую тахту даже попадал неяркий свет из низкого окошка. Яна пояснила, что на тахте спят тетя Тамара и Карабас – так девочка назвала мужа тети. Цветастый халат из атласа и линялые трикотажные брюки валялись на разобранной постели, поджидая хозяев. Рядом в уголке притулилось старое трюмо с узким столиком под ним. На столешнице лежали тюбики с кремом и помадой, бигуди, клипсы, заколки и кулоны. Марта протянула руку к помаде, но Яна судорожно схватила ее за запястье:
– Марта, не трогай, пожалуйста.
– Да что тут такого? Я же не собираюсь красть эти вещи, только посмотрю, какого цвета помада, и положу на место.
Яна почти повисла на руке вожатой, защищая сокровища тети.
– Вот странная, неужели сама у тетки в бижутерии не копаешься?
– Нет.
Яна отпустила руку Марты и тут же расплакалась. История, которую она силилась забыть, вновь ожила в памяти.
Это случилось несколько дней назад. Когда Яна вернулась из школы, все еще были на работе. Яна любила эти часы одиночества. Нередко она примеряла теткину бижутерию или мерила ее платья – ей хотелось наряжаться! Если бы мама была жива, ей бы не пришлось ходить в чужих обносках. В тот день, присев у теткиного трюмо, Яна осмелела и выстригла себе челку, потом прицепила блестящие клипсы на уши, повесила на шею синие стеклянные бусы. Наконец, взяв тюбик помады, несмело провела по губам – получилось не слишком ровно, но показалось – красиво. Пудру и тушь она трогать не стала, но румянами помазала щеки. Теперь она еще больше понравилась себе. Яна походила по комнате, затем открыла шкаф, в котором висели теткины платья. Ей давно хотелось примерить самое яркое, с алыми маками. Если подвязать его пояском на талии, оно и болтаться на ней не будет. Едва она скинула свой халатик, оставшись в одних трусиках и растянутой майке, как дверь распахнулась, и в комнату вошел Карабас – почему-то он вернулся с работы раньше времени и был в подпитии. Яна мгновенно обхватила свою грудь руками, хотя прикрывать девочке еще было нечего. Дядька заметил ее жест и усмехнулся, потом разглядел раскрашенное личико и бусы на шее приемыша. Постукивая носком ноги по полу, проговорил:
– Так-так! Вот как ты тут без нас хозяйничаешь! А ты знаешь, что нельзя брать без проса чужие вещи? А, Яночка-путаночка?
Последнее слово было ей незнакомо и, хотя прозвучало ласково, испугало Яну какой-то недосказанностью. Она прижалась к стенке, под румянами щеки ее побелели от испуга. Будет бить? Или все расскажет тетке, и та накажет сама?
Карабас подошел ближе, положил свою ладонь на голову девочки, потрепал волосы:
– Мы и челочку себе выстригли, да? Совсем красивая девочка стала! А ну-ка, дай я посмотрю на тебя как следует.
Сжав обеими руками Яну у голых подмышек, он приподнял ее и поставил на супружескую тахту. Пружины качнулись под ее ногами, Яна чуть не потеряла равновесия, но Карабас подхватил ее снова, на этот раз на уровне бедер. В следующий момент он неожиданно присел и рывком разведя ноги девочки в стороны, подсадил ее к себе на колени. Яна в ужасе замерла. Карабас прижимался к ней все сильнее, и Яна со страхом ощущала, что нечто твердое, похожее на горлышко бутылки, вдавливается ей в живот.
Она не понимала, что происходит, но чувствовала, что грядет нечто ужасное.
– Пусти, пусти, гад! – Яна замахала руками и стала колошматить Карабаса по стриженой под машинку голове.
Сопротивление ребенка вызвало еще больше энтузиазма у подлеца, и он повалился вместе с девочкой на тахту. Нитка бус на ее шее разорвалась – и синие шарики посыпались на тахту и на пол, гулко подпрыгивая.
– Не бей меня, дядя! – еще громче закричала Яна, заметив, что он расстегивает ремень на брюках. – Я не буду больше брать тетину помаду.
Карабас зажал ладонью рот девочки – за стенкой соседи могли услышать ее крики – и сдавленным голосом прошипел: