Женское счастье
Шрифт:
– Отчего же не зайти, – ответствовал Степаныч и вплыл в предупредительно распахнутую калитку.
Направление он выбрал сам, причем безошибочно.
– Здравствуйте, девоньки, – поприветствовал местный страж правопорядка собравшихся за столом и тяжело опустился на скамью.
Мотя, с сомнением посмотрев на ступеньку, ведущую к беседке, решила себя не перетруждать и, одновременно подогнув все четыре лапы, рухнула на землю. При этом бока ее заходили как потревоженный студень.
Гостю тут же наполнили тарелку и предложили рюмочку.
– Не надо, мне еще две улицы осталось обойти. А вот от пирожков мы с Мотей не откажемся. Правда, собаченька?
Собаченька не ответила, но чуть повела ухом. Под морду ей тотчас была поставлена пластиковая тарелка с куском курятины и парой пирожков. Мотя попыталась было слизнуть их, не поднимая головы, но язык оказался коротковат. Пришлось чуть приподняться и вытянуть шею.
Угостившись на славу, Степаныч дал понять, что готов слушать.
– Скажите, а вы не знаете, куда подевалась Семеновна? Она что, дачу продала? – спросила Татьяна с замирающим сердцем.
– Продала.
– Так где ж она теперь жить-то будет? У нее ни дома, ни родных.
– Да нашлись вроде родственники… не то в Краснодарском, не то в Красноярском крае, – ответил Степаныч.
Похоже, худшие Татьянины предположения оправдывались.
– И вас ничто не насторожило?
– Чего настораживаться-то? Все чин чинарем, по закону оформлено. Не сомневайся, – успокоил Татьяну Степаныч. – Или новый сосед тебе приглянулся, а? Вот справки и наводишь…
Его собеседница зарделась, смущенная подобным нелепым и нелестным, на ее взгляд, предположением. Людмила же неожиданно поинтересовалась:
– А этот Гоша женатый или холостой?
Потрясенные неуместным вопросом подруги, округлив глаза, уставились на нее. Степаныч же, крякнув, сообщил:
– Холостой или разведенный, не скажу, но то, что свободный, – это точно. Так что, девоньки, бог в помощь, если приглянулся. И башковитый, я вам скажу! У него все схвачено… Ну да ладно, пора мне. Мотя, подъем!
Мотя чуть приподняла хвост и тут же обессиленно его уронила, демонстрируя этим готовность следовать за хозяином. Затем с трудом встала и зевнула во всю пасть с неожиданно крепкими белыми клыками.
– Постойте! – воскликнула Татьяна. – Этот Гоша нам забор сломал, и вообще он похож на бандита!
– А-а, ерунда, – беспечно отмахнулся Степаныч, направляясь к калитке. – Сейчас все на кого-нибудь похожи, один я на самого себя. Правда, собаченька?
Когда парочка скрылась из вида, Ирина раздраженно бросила:
– Наверняка девиз вашего Степаныча: «Когда убьют, тогда и приходите»! Сейчас еще расскажет твоему соседу, что мы им интересовались.
Переглянувшись, они, не сговариваясь, прокрались к кустам бузины, росшим на границе двух участков, и затаились.
Как раз вовремя. Степаныч и Гоша беседовали, разделенные шатким штакетником. Причем милиционер вроде как отчитывался, а его собеседник слушал, недовольно нахмурившись
– Чтоб ты сучком подавился! – прошипела сквозь зубы Ирина. – А ты – нашими пирожками, мент продажный! Дружки-приятели прямо.
– Ты только посмотри, он его даже на участок не пустил, а Степаныч ему чуть ли в глаза не заглядывает! – поддакнула Татьяна.
Людмила же снова промолчала, при этом вид у нее был задумчивый, чуть ли не мечтательный.
– Знаете, если этого Гошу побрить, постричь и переодеть, он будет очень даже ничего, – наконец произнесла она. – И обратите внимание, ни одного матерного слова в нашем присутствии.
Татьяна, охнув, чуть не села на землю. Ирина потрясенно уставилась на подругу:
– Слушай, Степаныч, часом, не твой родственник? Что-то мыслите вы одинаково, слишком уж благодушно. Бедную Семеновну прикончил, теперь, глядишь, Таньку с ее бабушками со света сживет, а ты его стричь-брить собираешься! Может, нам его тоже чаем с пирожками угостить для начала, а?
Подруга тряхнула головой, словно прогоняя наваждение, и, усовестившись, покаянно произнесла:
– Простите. Просто… просто мне хотелось постараться развеять наши страхи и найти более позитивное объяснение сложившейся ситуации. Но, вы правы, фактов для этого маловато.
Ее собеседницы облегченно перевели дыхание. Они направились к дому, собираясь наконец-то открыть ставни и двери, чтобы впустить в помещения свежего весеннего воздуха.
Дневной свет осветил царящее в комнатах пыльное запустение. Но это было милое сердцу запустение, в нем угадывались черты уютного, знакомого родного очага. Старые, свезенные на дачу за ненадобностью вещи смотрелись здесь удивительно к месту и навевали щемящие душу воспоминания о близких людях, о счастливом, беззаботном детстве.
Затопили печь, вынесли на солнышко подушки и матрасы, развесили на заборе перед домом одеяла. Вымыли пол на террасе и в одной из комнат…
– Как же не хочется уезжать отсюда, – с тоской произнесла Ирина, когда после трудов праведных они снова сели пить чай из самовара на террасе.
– А может, отпросишься еще и на воскресенье? – спросила с надеждой Татьяна. – Ну, не помрет же твой Сева без тебя!
– Не помрет, – кивнула подруга. – Может, даже разрешит остаться здесь еще на день, но таким тоном, что я тут же почувствую себя последней бессердечной сволочью.
– А давай я ему позвоню, – неожиданно предложила Татьяна.
Татьяну Сева выделял из числа подруг жены. С ней Сева даже подолгу беседовал, если ему случалось взять трубку, когда Татьяна звонила. Он считал, что такая домашняя, тихая, покладистая женщина не может не привлекать внимания мужчин, и не понимал, как это муж променял ее на другую. Еще он точно знал, что у нее есть сын и как его зовут. Даже интересовался успехами Павлика на фотографическом поприще.
Словом, это была замечательная идея.