Жены и дочери

Гаскелл Элизабет

— Если бы только это! — сказала мисс Браунинг, выпрямляясь. — Я могу это сделать, и, возможно, лучше, чем женщина, которой нужно угождать мужу.

— Никто не скажет, что я не угождала своим мужьям… обоим, хотя вкусы у Джереми были сложнее, чем у бедного Гарри Бивера. Обычно я говорила им: «Предоставьте еду мне. Для вас лучше не знать, из чего она приготовлена. Желудку нравится удивляться». И никто из них не раскаялся в своем доверии. Поверьте моему слову, бобы и бекон будут вкуснее для Нэнси в ее собственном доме, чем сладкий хлеб и цыплята, которых она готовила мистеру Эштону эти семнадцать лет. В свою очередь я могла бы рассказать вам о чем-то, что заинтересовало бы вас намного больше, чем

старая Нэнси, которая собирается выйти за вдовца с девятью детьми — только раз уж молодежь встречается наедине, тайно, то, возможно, не мне стоит рассказывать их секреты.

— Я не хочу слушать о тайных встречах между молодыми людьми и девушками, — заметила мисс Браунинг, опуская голову. — Это достаточно позорит их самих. Я думаю, не затевают ли они роман без должного разрешения родителей. Знаю, общественное мнение изменилось по этому вопросу, но когда бедная Грация собиралась замуж за мистера Бирли, он написал моему отцу, не сделав ей даже комплимента, и даже не сказав о ней самых банальных и общеизвестных слов. Мои отец и мать позвали ее в кабинет отца, и она говорила, что никогда в своей жизни не была так напугана. Они сказали, что это очень хорошее предложение, и мистер Бирли весьма достойный человек, и они надеются, что она будет вести себя с ним должным образом, когда он приедет на ужин этим вечером. И после этого ему было позволено приходить дважды в неделю, пока они не поженятся. Мы с матерью сидели за шитьем в эркере гостиной домика пастора, а Грация и мистер Бирли — в другом конце комнаты. Моя мать всегда привлекала мое внимание к каким-нибудь цветам или растениям в саду, когда било девять — в это время он обычно уходил. Не в обиду будет сказано здесь присутствующим, но я скорее намерена смотреть на замужество, как на слабость, к которой склонны некоторые достойные люди. Но если они должны пожениться, пусть у них все сложится наилучшим образом, и они пройдут это испытание с честью и достоинством. Если же имеют место проступки, тайные встречи и подобные вещи, во всяком случае, я не хочу слушать о них! Думаю, вам ходить, миссис Дауэс. Простите мою прямоту в вопросах замужества! Миссис Гудинаф может сказать вам, что я очень откровенный человек.

— Это не откровенность, то, что вы говорите, направлено против меня, мисс Браунинг, — ответила обиженная миссис Гудинаф, однако готовая ходить своей картой, как только понадобится. А что касается миссис Дауэс, то ей слишком хотелось попасть в самое аристократичное из всех холлингфордских обществ, чтобы в чем-то возражать мисс Браунинг (которая по праву дочери покойного пастора, представляла избранный круг небольшого городка), касалось ли это безбрачия, брака, двоеженства или многоженства.

Поэтому остаток вечера прошел без дальнейших упоминаний о секрете, который так не терпелось раскрыть миссис Гудинаф, пока замечание apropos de rein, [121] сделанное мисс Браунинг в тишине карточной раздачи, не допустило связи с предыдущим разговором. Она сказала неожиданно резко:

— Я не понимаю, что я сделала, что любой мужчина должен делать меня своей рабыней, — если она намекала на будущую опасность замужества, которую видела в своем воображении, она могла бы успокоиться. Но на это замечание никто не обратил внимания, поскольку все присутствующие были слишком заняты роббером. Только когда мисс Браунинг рано ушла (поскольку мисс Фиби простудилась и осталась дома), миссис Гудинаф воскликнула:

121

По поводу пустяка ( фр.).

— Что ж! Теперь я могу высказать свое мнение, и скажу,

если уж из нас двоих кто-то и был рабом, когда Гудинаф был жив, то это была не я. И я не думаю, что было мило со стороны мисс Браунинг важничать по поводу своей невинности, когда в комнате сидят четыре вдовы, чьими мужьями были шесть честных человек. Без обид, мисс Эйри! — обращаясь к несчастной старой деве, которая оказалась единственной представительницей безбрачия теперь, когда ушла мисс Браунинг. — Я могла бы рассказать ей о девушке, которую она очень любит, которая идет к замужеству, и самым хитрым образом, о котором я когда-либо слышала. Она встречалась в сумерках со своим возлюбленным, словно моя Салли или ваша Дженни. И ее зовут Молли, что, как мне часто казалось, говорит об их плохом вкусе, раз уж они так ее назвали… она могла бы оказаться посудомойкой в одночасье. Не то, чтобы она подловила кого-то обычного. Она нашла красивого парня и достаточно умного молодого человека!

Все сидящие за столом сгорали от любопытства и ждали, что за этими словами последует разоблачение, кроме хозяйки, миссис Дауэс, которая улыбалась глазами, и намеренно сжимала губы, пока миссис Гудинаф не закончила свой рассказ. Тогда она произнесла скромно:

— Полагаю, вы имеете ввиду мистера Престона и мисс Гибсон?

— Кто вам сказал? — удивленно спросила миссис Гудинаф, поворачиваясь к ней. — Вы не можете утверждать, как я. В Холлингфорде много Молли… хотя, возможно, такого благородного положения нет ни одной. Уверена, я не называла имен.

— Нет, но я знаю. Я тоже могу рассказать свою историю, — продолжила миссис Дауэс.

— В самом деле, можете? — спросила мисисс Гудинаф, проявляя любопытство и немного ревнуя.

— Да. Мой дядя Шипшэнкс подъехал к ним на аллее в Парке, он сказал, что всерьез напугал их. И когда он упрекнул мистера Престона, что тот был со своей возлюбленной, он не стал этого отрицать.

— Что ж! Раз уж многое стало известно, я расскажу то, что знаю. Только, дамы, мне бы не хотелось оказывать девушке плохую услугу, поэтому вы должны сохранить то, что я расскажу вам, в секрете, — конечно, они обещали, это было легко.

— Моя Ханна, выйдя за Тома Оукса, живет на Пирсонс Лейн, она собирала тернослив только неделю назад, и Молли Гибсон быстро прошла по тропинке… очень торопилась, словно на встречу к кому-то. А маленькая Анна-Мария Ханны упала, и Молли (она добрая девочка) подняла ее, поэтому если у Ханны прежде были сомнения, то теперь их нет.

— Но с ней никого не было, ведь так? — беспокойно спросила одна из дам, так как миссис Гудинаф прервалась, чтобы доесть свой кусочек пирога, на самом интересном месте.

— Да. Я сказала, что казалось, будто она шла к кому-то на встречу, а некоторое время спустя пришел мистер Престон, выбежав из леса позади дома Ханны и он попросил: «Пожалуйста, кружку воды, добрая женщина, леди упала в обморок, в истерике или что-то в этом роде». Хотя он не знал Ханну, Ханна знала его. «Многие знают дурака Тома, а он — лишь немногих», прошу прощения у мистера Престона. Каким бы он ни был, он не дурак. И я могу рассказать вам больше… то, что я видела собственными глазами. Я видела, как она передавала ему письмо в лавке Гринстеда, всего лишь вчера, а он выглядел мрачнее тучи, он видел меня, а она — нет.

— Это очень подходяще, — заметила мисс Эйри. — почему они делают из этого тайну?

— Некоторым это нравится, — ответила миссис Дауэс, — это придает живости всему, делает их ухаживания тайными.

— Да, это только придает остроты их еде, — вставила миссис Гудинаф. — Но я не думаю, что Молли Гибсон из этого сорта людей.

— Гибсоны всегда держали себя высоко? — воскликнула миссис Дауэс скорее спрашивая, нежели утверждая. — Миссис Гибсон заезжала ко мне.