Жернова. 1918–1953. Книга третья. Двойная жизнь
Шрифт:
Тягостное молчание сгущалось в прокуренном помещении. Наконец поднялся председатель райсовета Логачев, степенный, медлительный человек, с лицом, густо исчерченным мелкими морщинами, кашлянул, заговорил, тяжело роняя слова:
– Я так полагаю, что собрать людей мы сможем только к вечеру. Скажем, часам к пяти. Дороги замело, телефоны есть не везде. Пока посыльные туда, пока народ оттуда, дня, считай, нету. Такое мое личное мнение.
– Что ж, пусть будет в семнадцать ноль-ноль, – легко согласился Овчинников. – Но чтоб все были здесь, как штык. А как вы это сделаете, меня не волнует. На этом заседание эрка на данный момент считаю закрытым.
Глава 7
В просторной горнице нового дома Шолоховых сидело четверо – самая, можно сказать, районная власть.
– Ну, ты чего молчишь, Михаил? – спросил Петр Красюков, замсекретаря райкома, обрисовав положение в районе с выполнением плана хлебозаготовок. – Какую линию
Шолохов оторвал взгляд от своих рук, будто видел их впервые, посмотрел на Красюкова. Спросил:
– А какую ты предлагаешь?
– Тут голова кругом идет, не знаешь, в какую сторону поворачиваться.
Остальные согласно покивали головами. Каждый из них был лет на десять-пятнадцать старше Шолохова и много чего испытал на своем веку: и войну с германцем, и гражданскую, и всякие там левые-правые уклоны. Но, несмотря на свой жизненный опыт, шли к нему и ждали от него совета и помощи. Да разве он против? Вот только как-то еще не по себе такое к нему, молодому, отношение. Стесняет и… опять же, ответственность.
И Шолохов, не дождавшись ни слова на свой вопрос, покусал нижнюю губу, продолжил:
– Овчинников прав в том смысле, что стране нужен хлеб. Он прав, говоря, что хлеб у нас воровали все, кому ни лень, что в некоторых колхозах хлеб гнил в поле, и никто не спешил его убирать – я сам тому свидетель. Другое дело, что план на район в крайкоме разверстали не реальный – с кондачка. И тот же Овчинников виноват в этом, завысив урожайность на глазок практически вдвое, когда приезжал к нам еще весной. Что мы не потянем этот план, было ясно всем. Но ни ему, ни крайкому мы ничего не докажем. Уже пробовали. У крайкома свои планы, которыми они обязались перед Москвой. Что делать? Не знаю я, что делать. Как члены партии мы должны исполнять решения вышестоящих инстанций. Но как коммунисты должны стоять за справедливые отношения к колхозникам, к их труду, к их нуждам, в конце концов. Ведь не для того революцию делали, чтобы тянуть из народа жилы. Не для того колхозы создавали, чтобы детишки пухли от голода. Одно дело – кулаки и скрытые белогвардейцы, и совсем другое – честный колхозник или единоличник. Как все эти противоречивые факты соединить вместе? Не знаю. Пойдем на собрание, там будет видно. Да и пора уже. Как бы нам не приписали групповщину. Или чего-нибудь похуже. – И заключил: – Вы идите, но не скопом. А я следом.
В станичный клуб, большое и вместительное строение, к вечеру набилось человек сто, не меньше. И народ все прибывал. Кто верхом, кто на санях, а кто и пеши – если поблизости.
А по станицам и хуторам Верхнедонья уже ползли слухи, что будут забирать все зерно, какое найдут, как во времена продразверстки, и народ загодя стал прятать и ворованное, кто воровал, и то зерно, что заработал честным трудом на колхозных полях, полученное на трудодни. Притихли хутора и станицы в ожидании грозы, которая зарождалась в районном центре.
Заседание расширенного бюро райкома и актива началось с того, что Овчинников перечислил колхозы, которые особенно отстали с выполнением плана хлебозаготовок.
– Это что же получается, дорогие товарищи партийцы и активисты? – вопрошал он, клонясь над столом и вглядываясь своими стального цвета глазами в сидящих в первых рядах. И сам же ответил на свой вопрос: – А получается то, что для вас, членов ленинско-сталинской партии большевиков, указание Цэка и лично нашего вождя товарища Сталина на всемерное укрепление колхозного производства, на выполнение принятых обязательств, а также на борьбу с ворами и расхитителями общественного зерна и других продуктов, что для вас эти указания не являются законом. Вот что получается с фактической стороны. Вы таким преступным образом подрываете единство партии, ее авторитет в глазах рабочего класса и колхозного крестьянства, поскольку данное партией обещание летит ко всем чертям. Мы не можем потерпеть такое отношение ни к партии, ни к ее обязательствам перед пролетариями всех стран. Что это за партия, скажут они, которая много обещает, а обещания свои не выполняет? Но мы так думаем, что партия тут ни при чем. Мы уверены, что некоторые партийцы в силу своей неполной большевистской сознательности пошли на поводу у кулака и подкулачников, прячут хлеб наравне с беспартийными и таким макаром не только подрывают авторитет партии, но и самую основу советской власти. Это есть предательство интересов трудящихся масс, и мы с этим смириться никак не можем. Поэтому я предлагаю от имени крайкома исключить из партии поименованных секретарей колхозных партячеек, которые не выполнили планов хлебозаготовок, снять их и их семьи с продовольственного довольствия и выгнать из колхоза ко всем чертям! И ставлю этот вопрос на голосование. И должен вас предупредить, что это голосование покажет, кто стоит за партию, а кто против. Итак, предлагаю голосовать списком. Кто за?
Вверх неуверенно потянулись руки. Все больше и больше. Сам Овчинников считал их, тыча пальцем в каждую поднятую руку.
– Кто против?.. Кто это там руку тянет? – рявкнул он, вытягиваясь вверх. – Ну-ка покажись на свет!
– Я голосую против, – поднялся из задних рядов Шолохов. – И хочу объяснить, почему я это делаю, – продолжил он, пробираясь к столу президиума.
– А нам и без объяснений понятно, почему товарищ Шолохов голосует против партийной точки зрения! – воскликнул Овчинников. – Товарищ Шолохов слишком возомнил о себе. Он думает, что ему все позволено. Он у нас, видите ли, писа-атель! Книжки пишет про нашу жизнь. А только эти книжки не про нашу жизнь, а про жизнь прошлую, которую мы давно похоронили и забили в ее могилу осиновый кол.
– Может, товарищ Овчинников и забил куда осиновый кол, да только это еще не значит, что он его забил туда, куда нужно. Лучше бы он его на дрова пустил, – с усмешкой произнес Шолохов, повернувшись к собравшимся.
В душном помещении, где яблоку упасть некуда, задвигались распаренные тела, зашевелились головы, зазвучал сдержанный смех: Мишка Шолохов – ему палец в рот не клади.
– Так вот, – продолжил Шолохов, пробежав пальцами вдоль ремня, стягивающего гимнастерку. – Я голосую против не потому, что я против решения партии, как тут изволил выразиться товарищ Овчинников, а потому, что он взял на себя право выступать от имени партии, право, которое ему никто не давал. Это во-первых. Во-вторых, всем известно, что нереальный план Вешенскому району по хлебозаготовкам навязал нам ни кто иной, как этот же товарищ Овчинников. Навязал своей безграмотностью в сельском хозяйстве, своим желанием выслужиться перед начальством. И начальство в лице секретаря крайкома товарища Шеболдаева решило: ты, мол, план этот выдумал, тебе его и выполнять. И снова прислало его к нам. И товарищу Овчинникову ничего не остается, как пугать нас своими полномочиями и зычным голосом. Ну, исключим мы скопом двадцать секретарей колхозных партячеек из партии… И что дальше? Хлеба от этого прибавится в закромах? Не прибавится. Может, кого-то и надо исключить, потому что далеко не все работали активно в своих хозяйствах, проводя политику партии. Но исключать их надо там, в колхозах, чтобы народ понял, кого и за что, а не здесь. И не всех скопом. В одном прав товарищ Овчинников: хлеб воровали. Воровали на току, на пересыпке, непосредственно на севе – где только можно. И тянули волынку с уборкой в некоторых колхозах. Но почему воровали? Почему волынили? А потому, что колхознику дали на заработанные трудодни столько хлеба, сколько хватит лишь на полуголодное существование. На дворе конец декабря, а районные власти уже вынуждены просить у государства помощи. С одной стороны, просим помощи, с другой, собираются отобрать последнее. А чем жить? Чем кормить своих детей? И такое положение сложилось не только в этом году. А как вели себя краевые власти в период посевной? Все знают, что они собрали семенное зерно на ссыпных пунктах и там погноили почти половину собранного. Все знают, что, благодаря такой политике краевых властей, в колхозах осталось чуть больше половины тяглового скота, да и тот, что остался, приходилось поднимать за хвосты, потому что он ложился в борозде от истощения. Кто виноват во всех этих безобразиях? Колхозники? Отчасти – да. Но более всего руководящие товарищи в крайкоме, заготзерне и прочих организациях. И товарищ Овчинников среди прочих один из первых. Это, что, и есть политика партии, на которую ссылается товарищ Овчинников? В этом, что ли, состоят указания товарища Сталина? Нет, не в этом. Но с товарища Овчинникова за его безответственные действия почему-то не спрашивают. Отсюда получается, что вся обязанность особоуполномоченного прокукарекать, а там хоть не расцветай…
– Товарищ Шолохов! Что ты себе позволяешь? Своими поносными словами ты подрываешь авторитет вышестоящих партийных органов! – вскрикнул Овчинников, вскакивая на ноги. – Тебе это даром не пройдет! Всем известно, что ты якшался и продолжаешь якшаться с бывшими белогвардейцами, участниками Вешенского восстания в девятнадцатом году. И свидетели на то имеются. Не отвертишься! И не помогут тебе твои книжки! Тем более что этим книжкам особенно радуются белоэмигранты, а настоящим большевикам они особой радости не доставляют. Еще надо очень разобраться, на чьей стороне революционных баррикад ты стоишь…
– Уже разбирались, товарищ Овчинников. Не суетись, – пошел Шолохов тоже на «ты». – И не здесь разбирались, а в Москве. И, насколько мне известно, какую-никакую, а радость руководящим товарищам доставили. Иначе бы книги и печатать не стали. Но мы здесь собрались обсуждать не мои книги, а как нам решить судьбу наших товарищей по партии! Как нам выполнить нереальный план хлебозаготовок по Вешенскому району, который нам навязал именно ты, товарищ Овчинников. Именно твоя работа, если о ней можно так сказать, приведет не к выполнению плана по хлебозаготовкам, а к еще большему голоду. И не только в Вешенском районе, но и во всем Верхнедонье. И это точно никакой радости никому не доставит. Уверен, что за это тебе рано или поздно придется отвечать перед партией, перед народом…