Жертвоприношение
Шрифт:
– Я люблю, когда меня обслуживают обнаженные женщины, – сказал он.
Я начала водить мочалкой по его стройной спине, одновременно расстегивая свободной рукой пуговицы на блузке.
Глава 5
После занятий любовью я забылась крепким сном, но через некоторое время меня что-то разбудило. Я лежала в полумраке спальни и прислушивалась, но в доме царила полная тишина, если не считать ровного дыхания Дункана рядом со мной. Тем не менее я что-то слышала. Крепко спящие люди не просыпаются среди ночи без всякой
Я повернулась и посмотрела на часы. Четверть четвертого. На дворе было настолько темно, насколько это возможно летом на Шетландских островах. То есть не очень. Я видела практически все окружающие предметы: мебель из вишневого дерева, сиреневые абажуры, трюмо, небрежно брошенную на спинку стула одежду… Сквозь жалюзи просачивался бледно-серый свет северной ночи.
Стараясь не разбудить Дункана, я выскользнула из кровати, подошла к окну и медленно, осторожно, беззвучно подняла жалюзи.
На дворе продолжал накрапывать дождь, и поэтому ночь была не очень светлой. Тем не менее я прекрасно видела практически все: установленную полицейскими белую палатку, красно-белую полосатую ленту, овец на соседнем лугу, одинокое дерево, которое росло на краю того места, которое мы условно называли своим садом. Чарльз и Генри не спали. Они выглядывали из-за ограды, как делали это всегда, если на соседнем лугу кто-то появлялся. Лошади очень дружелюбные животные – и очень любопытные. Если они видят что-то необычное, то тотчас же стараются подобраться поближе. Интересно, что их так заинтересовало сейчас?
А потом я увидела свет.
Его источник находился внутри полицейской палатки. Слабый огонек просвечивал сквозь белое полотно. Свет не был ровным. Огонек то вспыхивал, то гас, и все время двигался взад-вперед.
Что-то коснулось моего обнаженного бедра, и я почувствовала, как теплое тело Дункана прижимается ко мне сзади. Он откинул мои волосы и поцеловал в затылок.
– На лугу кто-то есть, – сказала я. Руки Дункана обхватили меня за талию и постепенно начали двигаться вверх.
– Где? – спросил он, тычась носом в мое ухо.
– В палатке. Смотри. Там какой-то огонек.
– Я ничего не вижу, – ответил он, лаская мою грудь.
– Конечно, не видишь. Ты же не смотришь, – возмутилась я, отталкивая его руки.
– Наверное, это полицейские, – сказал Дункан, опираясь руками о подоконник. – Данн говорил, что они оставят кого-то на всю ночь.
– Надеюсь, что это действительно так.
Мы стояли у окна, всматриваясь в полумрак, но огонек больше не появился.
Через несколько минут я услышала голос Дункана. Он был настолько тихим, что я едва различила слова:
– Ее мучили перед смертью?
Я резко обернулась и изумленно посмотрела на мужа.
– У нее вырезали сердце.
Дункан побледнел как смерть. Он отступил назад и как-то внезапно обмяк. Я тотчас же пожалела о собственной резкости.
– Разве Данн не сказал тебе? – неловко начала я. – Прости, но я думала, что…
Дункан прервал мои неловкие попытки оправдаться.
– Все нормально. Скажи, а они… он… Она сильно страдала?
– Нет, – ответила я, вспомнив все, что нам рассказывал доктор Ренни о землянике и анестезии. – И знаешь, это самое странное. Он… они… ее кормили, давали ей обезболивающее. Создается впечатление, что о ней даже по-своему заботились.
Да, о ней заботились. А потом связали по рукам и ногам и вырезали у нее на спине скандинавские руны. Все это казалось не только чудовищным, но и абсолютно бессмысленным. Страшная картинка все время стояла у меня перед глазами.
Дункан потер лицо руками.
– Господи, как это все неприятно!
Я не сразу нашлась, что ответить на подобное заявление, потому решила промолчать. Мы не стали снова ложиться и продолжали стоять у окна. Через некоторое время я почувствовала, что замерзла. Закрыв глаза, я крепко прижалась к мужу. Мне просто хотелось согреться, но Дункан обнял меня, и я почувствовала, как его руки начинают гладить мою спину. Внезапно он спросил:
– Тори, может быть, ты подумаешь о таком варианте, как усыновление?
Я открыла глаза.
– Ты имеешь в виду ребенка?
Дункан шутливо шлепнул меня.
– Нет, моржа. Естественно, я говорю о ребенке.
Если он хотел застать меня врасплох, то ему это удалось. Я никогда не думала об усыновлении хотя бы по той причине, что мы еще не испробовали массы других возможностей завести ребенка. Усыновление – это самое крайнее средство, а мы с Дунканом пока даже близко не подошли к этой последней черте.
– Понимаешь, на наших островах работает очень хорошая программа по усыновлению детей. По крайней мере, раньше это было так. Здесь несложно усыновить ребенка. Я имею в виду новорожденного, а не эмоционально неустойчивого подростка.
– Но как такое может быть, Дункан? – недоверчиво спросила я, перебирая в уме законы об усыновлении, которые наверняка были одинаковыми на всей территории Соединенного Королевства. – Неужели на Шетландских островах больше новорожденных, чем во всех остальных местах?
– Я не знаю. Но помню, как это неоднократно обсуждалось, еще когда я был ребенком. Возможно, на островах более консервативное отношение к матерям-одиночкам.
Такое объяснение звучало вполне правдоподобно. Я уже успела заметить, что посещаемость церквей здесь гораздо выше, чем на большом острове, да и в целом моральные устои напоминают те, которые на остальной территории Великобритании были лет двадцать-тридцать назад. На Шетландских островах подростки уступали старшим места в общественном транспорте, а водители законопослушно притормаживали в положенных местах. Возможно, в своих размышлениях я просто не учитываю местную специфику?
А потом Дункан приподнял меня за талию и посадил на подоконник. Спиной я чувствовала прохладное и слегка влажное стекло. Дункан приподнял мои ноги и положил их себе на бедра. Нетрудно догадаться, что будет дальше. Подоконники в нашем доме как раз нужной высоты, и мы уже делали это раньше.
– Конечно, – сказал Дункан, – мы можем продолжать стараться завести собственного ребенка.
– Давай попытаемся еще немного, – прошептала я, наблюдая за тем, как он опускает жалюзи.