Жестко и быстро - 2. Оккупация
Шрифт:
Теперь – не упасть, просто не упасть. Оставляю меч торчать в песке, бреду к воротам и задираю голову. Я смотрю на охранников, они – на меня, словно ждут чего-то. Пароль? У меня нет сил крикнуть им, да и… есть ли смысл?
Вспоминаю о жемчужине, достаю ее из кармана, поднимаю вверх, чтобы им было лучше видно.
Обоих сразу же словно подменили. Сдержанные и неподвижные прежде, они повернулись на ту сторону и что-то закричали, жестикулируя.
Вот оно!!! Створки ворот со скрипом приотворяются, и я из последних сил хромаю к проему, пока
Вхожу на обширный двор – ба, да тут целая делегация меня встречает.
Ближе всего – полукруг солдат. Слева – несколько пехотинцев со странного вида автоматами, но в остальном их сине-серая форма и шлемы с прозрачными щитками напоминают американскую группу захвата SWAT [5] . Справа от меня – четверо необычного вида штурмовиков в черно-желтой броне и с еще более необычным оружием. За ними дальше – целая площадь монахов в красных робах, а сбоку – две группы людей в гражданской одежде.
5
Игра слов. Дословный перевод аббревиатуры – «Специальное оружие и тактика», однако слово «swat» значит также и «прихлопнуть».
Ко мне спешит, путаясь в полах сутаны, толстый красно-позолоченный монах, должно быть, главный. Это ему я должен отдать жемчужину?
Он опускается на колени, принимает от меня эту штуку с благоговейным выражением лица, а затем вскакивает и поднимает мерцающую каплю над головой.
– Узрите же ее! – кричит он. – Узрите! Теперь вы все знаете волю господа нашего!!
Но я волю его господа узреть не сумел. Мир качнулся и начал стремительно переворачиваться, ко мне бросились штурмовики в желто-черном.
А потом я погрузился во тьму.
Выныриваю из полудремы, покачиваясь на мягких волнах, открываю глаза.
Слева и справа попискивают какие-то хитрые приборы, сверху спускаются прозрачные трубки, висит пакет с жидкостью. И ничего не болит, красота-то какая… Приподнимаю голову – ноги в бинтах. Да я весь в бинтах и мазях. И кровать качается. Больница, только с убаюкивающей кроватью? Слева шторка, за которой проносятся неясные очертания… «Скорая помощь»… Нет. Медицинский блок, в котором я нахожусь, великоват для автомобиля. Поезд?
А, что гадать, проще позвать кого-то, кто рядом.
– Есть кто живой? – слабым голосом спрашиваю я и напрягаюсь.
Я сказал это не по-японски.
За дверью с окошком в узком коридоре появились двое, при этом один сделал другому предостерегающий или запрещающий жест и оставил его за дверью, а сам вошел.
Я смотрю на него, он на меня. Я на него с удивлением, он на меня – как на… да, на пациента, хоть и немного странно. Затем он делает жест, вызывая на приборчиках серию вспышек и огоньков, проводит какой-то палочкой надо мной с ног до головы, сам себе кивает и показывает мне кулак с тремя оттопыренными пальцами.
– Сколько пальцев ты видишь?
Он очень странно выговаривает слова. Паузы между звуками короткие, между словами – такие же, кажется, что он произносит фразу как одно слово, но вместе с тем я хорошо разбираю, что говорит мой доктор. У него идеально симметричное белое лицо, прямой нос, голубые глаза с абсолютно однородными радужками и зрачки с едва заметной вертикальной овальностью. Губы тонкие и бледные. Пальцы – длинные, изящные, холеные.
– Три, доктор… Мне сильно досталось?
Он тыкает в меня пальцами – в щеку и висок, понятия не имею зачем. Активные точки?
– Все хорошо. Теперь. Раньше было плохо, но это уже позади. – Он сказал это почти как одно слово.
– Спасибо, доктор… У меня есть пара вопросов…
– Ответы сейчас будут.
Он вышел и обратился к тому, который ждал в коридоре.
– Пятнадцать минут, пока действует лекарство. Не. Более. – Два последних слова были сказаны подчеркнуто раздельно, мягко, но с непоколебимым нажимом.
Второй кивнул и вошел в тесный медотсек.
– Приветствую вас, сэр Рэмм. Счастлив видеть вас в сносном здравии и при хорошем имени.
Он выглядел как обычный человек лет сорока пяти, с наметившейся лысинкой, некрасивый, но и не урод. Человек как человек… какой разительный контраст с идеальным доктором.
– Простите… Что вы имеете в виду насчет имени?
– Ваше доброе имя восстановлено конечно же, с чем я и поздравляю вас, сэр Рэмм.
– А оно было запятнано?
У него на лице появилось беспокойство:
– Как? Вы не помните?
Помню ли я? Уместно ли слово «помнить», если я в этом теле гость? Или… не гость? Кто я?
– Я совсем ничего не помню… Сумбур в голове… Я даже имя свое вспомнил только после того, как вы его назвали… Даже вот сам удивляюсь – как я мог забыть свое имя… Смешно, правда?
– Надо позвать докто…
– Нет-нет, незачем. Я сразу же вспоминаю все, что вы мне говорите, как будто разбросанные кубики сами на место становятся… давайте я буду спрашивать, а вы – отвечать, хорошо?
– Давайте попробуем, сэр Рэмм, – ответил он с некоторым сомнением.
– Славненько. Так что с моим именем?
– Вы были ложно обвинены в убийстве своего двоюродного брата.
Секунду раздумываю. Наверное, я все же Такаюки Куроно, а не «сэр Рэмм», потому что смерть двоюродного брата, который на самом деле не мой, меня абсолютно не печалит. Но надо бы изобразить грусть…
– Так, значит, мой братик… убит? – Актер из меня так себе, играю, как могу.
– И… вас это расстраивает? – осторожно спросил собеседник.
– А вы как думали? Вот если б вашего брата…
– Вы и правда повредили память, сэр Рэмм… Спешу вас утешить: вы очень сильно ненавидели вашего двоюродного брата. Очень. В суде было показано аж четыре видеозаписи в интервале трех лет, на которых вы обещали вашему брату, что убьете его.