Жестокая любовь государя
Шрифт:
— Вот оно что, — протянул боярин, приглядываясь к мастеровому повнимательнее. — А какие ты ремесла, кроме чеканки, знаешь?
— Да всему понемногу обучен. Подметчиком могу быть, резальщиком. Ежели что, тянульщиком или отжигальщиком. [9]
— Хорошо. Беру тебя на Денежный двор, — согласился боярин. — Василий Иванович, — обратился он к дьяку, сухонькому, словно стручок, отроку, [10] который что-то усердно кропал у коптящей лучины. — Пиши его в книгу. Как тебя?
9
9
10
10 Отрок — слуга при царе, князе; дружинник.
— Силантий сын Федора.
— Взять чеканщиком на Денежный двор Силантия сына Федора, жалованье положим… три рубля. А еще со стола моего харч получать станешь, платье я тебе дам служилое. А если в воровстве уличим, так олово в глотку зальем, — строго предупредил боярин. — А теперь крест целуй, что не будешь воровать серебра и денег. В серебро меди и олова примешивать не станешь. В доме своем воровских денег делать не будешь и чеканов не станешь красть. Дьяк, крест ему подай!
Стручок встрепенулся, издавая треск, будто горошины на пол просыпались:
— С Христом или так?
— С Христом давай, оно понадежнее будет.
Дьяк снял со стены распятие и поднес его к губам Силантия, который ткнулся лицом в стопы Спаса.
— А теперь прочь ступайте, мне сегодня на Думу идти.
Оказавшись на крыльце, Силантий вздохнул глубоко, до того тяжек ему показался дух в горнице. Еще не отдышался, а дьяк уже напустил на себя строгость и заговорил:
— Боярин тебе одно глаголил, ты его слушай, он голова, но вот спрашивать с тебя буду я! И называй меня Василий Иванович, а сам я из Захаровых. Может, для кого-то я и Васька, и сын холопий, но для тебя величаюсь по имени и отчеству. А теперь пошли на Монетный двор.
Монетный двор находился в излучине Москвы-реки, неподалеку расположился городок, прозванный отчего-то Бабьим. Может, потому, что находился он между двух дорог: Большой Ордынкой и Крымским бродом; и если искали здесь татарове поживу, то только живой товар — дорого стоили белокурые славянки в далекой Кафе. В излучине и Житный двор, и льняные поля, на которых девушки вязали упругие снопы.
— Стало быть, знаешь денежное дело? — посмел усомниться Василий Захаров.
— Как не знать, если с малолетства чеканю.
— Так вот что я хочу тебе сказать. У вас там в Новгороде порядки одни, а у нас другие. Во двор заходишь — раздеваешься донага, а караульщики тебя смотрят, чтобы не принес с собой дурного металла, а выходишь со двора — опять смотрят, чтобы чеканку не унес. И упаси тебя господи одурачить нас. Под батогами помрешь!
Силантий отмолчался и смело шагнул на Монетный двор вслед за дьяком.
Тут Василий Захаров был главным. Он уверенно распоряжался мастеровыми, крепко матерился, когда кто-то досаждал пустяками, потом отвел Силантия на чеканное место и сказал:
— Здесь будешь пока работать, а потом резальщиком поставлю. Старого резальщика гнать хочу, четвертый день пошел, как в запое, потом руки дрожать будут так, что и ножницы не поднимет. А ведь обратно, стервец, проситься станет.
Сам Василий Захаров был из дворовых людей. Отец его чином невелик — дослужился у государя до чарошника, подавал в обед питие стольникам. Сам же Василий мечтал подняться повыше, если не до думного дьяка, [11]
11
11 Думный дьяк — 4-й (низший) чин Боярской Думы.
Федор Семенович чертыхнулся при такой незадаче, качнул своим могучим телом и ступил сафьяновыми сапогами в грязь государева Живодерного двора. Пахло смрадом, ревела скотина, напуганная запахом крови. Жильцы [12] стаскивали битых животных на ледники в овраги, другие разделывали скот здесь же, на дворе.
Федор Семенович, увязнув по щиколотку в вонючей грязи, смешанной с пометом и навозом, пошел в сторону церкви, которая широким шатром укрывала угол Живодерного двора.
12
12 Жилец — дворянин, находящийся на службе государя и временно проживающий при его дворе.
— Эй, малец, — окликнул боярин проходившего мимо Василия. — Где здесь отец Феофан проживает?
— Пойдем, боярин, покажу, — отозвался Захаров и повел его за околицу Живодерного двора, прямиком к аккуратной избе с высокой крышей.
— Что это ты тащишь? Никак книгу? Неужно грамоте обучен? — усомнился боярин, и Василий Захаров уловил в его голосе уважительные нотки.
— Читаю, — с достоинством отвечал мальчишка. — С шести лет кириллицу знаю.
— Ишь ты, какой смышленый! Как же это ты преуспел, если даже не каждый боярин в грамоте силен?
— Псалмы я пел, а здесь грамоту нужно знать, чтобы в слове не соврать.
— Может, ты еще и чина церковного?
— Церковного, господин.
И когда уже дошли до крыльца, боярин вдруг предложил:
— Хочешь при мне держальником [13] быть? — Но, рассмотрев в глазах отрока сомнение, добавил: — Потом подьячим тебя сделаю, как увижу, что службу справляешь. Ко дворцу станешь ближе, великого князя будешь видеть.
Этот последний довод сильнее всего подействовал на молодого Захарова.
13
13 Держальник — помощник.
— Хорошо. Приду к тебе на двор.
— А вот это тебе за то, что проводил, — сунул боярин в ладонь Василия гнутый гривенник.
— Я, чай, не милостыню просил, а работа моя куда дороже стоит, — возразил вдруг отрок и, подозвав к себе нищего, бросил ему серебряную монету.
Боярин Федор Воронцов служил на Монетном дворе, и Василий исправно исполнял при его особе роль держальника: отвозил письма в Думу; коня под уздцы держал, когда боярин с коня сходил, а иной раз брался за перо и вел счет в приказе.