Жестокий путь

Андреева Екатерина Владимировна

Была составлена специальная «книга такс», где за любое преступление назначена особая цена, с внесением которой виновный освобождается и от наказания и от вины. В этой книге написано: «Церковные милости и отпущения ни в коем случае не должны даваться беднякам, ибо они, не имея чем платить, не должны получать утешения». По папскому закону XIV века, «духовное лицо, убившее своего отца, мать, брата или сестру, вносит для утешения семь грошей». Закоренелые преступники — воры, грабители, мошенники — должны были только дать деньги на индульгенцию, и все награбленное оставалось в их полной собственности, и их освобождали к тому же от

наказанья.

Монахи торговали отпущением грехов на папертях или у входа в церковь. Они продавали свои грамоты от имени папы во всех городах в будни и в праздники, на ярмарках и базарах. Они продавали, смотря по цене, также полное загробное блаженство или только его половину.

Уплатившим сполна они вручали кусочки пергамента, на которых было указано число оплаченных лет. Под числом значилось изреченье:

Не хочешь ты в чистилище гореть сто тысяч лет, Купи грехов прощение — вот мой тебе совет;

Купи здесь индульгенцию, будь папою прощен;

Грош, здесь ему уплаченный, там господом зачтен!

И покупатели стекались со всех сторон. Продажа сопровождалась рекламой, монахи выкрикивали:

— Покупайте индульгенции! Есть на всякие цены! Это святая торговля, и товары есть для всякого! Но в долг не даем! Покупать прощение и не платить за него наличными — это преступление в глазах создателя!

Продавались индульгенции и за будущие, еще не совершенные грехи. Можно было купить отпущение грехов вперед на весь остаток жизни или на сто и четыреста лет, которые человек прожить, конечно, не сможет.

Некоторые монахи-проходимцы, продавая индульгенции, уверяли, что как только опущенная монета зазвенит в кружке, так душа грешника сразу же попадет в рай. Они говорили, что индульгенция заглаживает все грехи: прошлые, настоящие и будущие, вольные и невольные и даже впредь замышляемые. «Платите деньги! Пользуйтесь случаем!»— взывали они к толпе. Но бедняки не могли купить отпущение грехов у бога и стали обращаться за помощью к дьяволу, который мог дать счастье не в раю, а здесь, на земле. Хотя христианская церковь и прокляла старых языческих богов, они все же продолжали жить в народных глубинах, превратившись в сознании людей в духов природы— русалок, леших, гномов, водяных и т. д., причисленных церковью к «нечистой силе».

К этой-то бесовской силе, которая была гораздо ближе сознанию бедняка, чем пышная, торжественная, не способная помочь церковь, и стал обращаться темный народ за помощью во всякой беде. И вера в дьявола усилилась настолько, что люди стали заключать с ним договоры. Ведь если бог не помогал, то дьявол непременно должен помочь; надо только отдать ему свою душу, и дьявол доставит за нее богатство и счастье в земной жизни.

Начались «шабаши» — ночные собрания угнетенных рабов, где они служили «обедню» дьяволу и чувствовали себя хоть ненадолго свободными и счастливыми.

Миг счастья на земле — шабаши

Закутанные в темные плащи, осторожно пробирались лесом мужчины и женщины в одиночку и парами по мрачным пустынным тропам в тени угрюмых деревьев. Тропинки терялись в густой чаще, становились все более мрачными и дикими. Но, следуя какому-то чутью, люди шли почти напролом сквозь дремучие дебри к определенному месту.

Лес постепенно оживал со всех сторон: трещали ветки, ломались сучья, внезапно взлетали вспугнутые птицы, перекликались издали отдельные голоса, и ветер то гудел, точно колокол дальней церкви, то поднимал рев и хохот, как будто вся природа сговорилась посмеяться над путниками в глуши, а их становилось все больше и больше.

Наконец впереди между деревьями показался мерцающий свет и оттуда донеслись торжественные звуки гимна. Путники быстрее стали продвигаться вперед… Пение оборвалось. Наступила полная тишина.

Отдельные фигуры пришедших появлялись на краю поляны, окруженной со всех сторон темной стеной деревьев. В середине открытого пространства высилась скала или громадный камень, представлявший грубое подобие алтаря. Вокруг него, точно свечи на вечерней молитве, горели смолистые факелы, привязанные к голым стволам деревьев. Огненные языки взвивались высоко в ночное небо, ярко освещая поляну. Красные отсветы разгорались и гасли; собравшаяся многолюдная толпа то ярко освещалась, то исчезала в тени и снова как будто рождалась из мрака, наполняя жизнью лесную глушь.

В быстрой смене тьмы и света мелькали лица, которые днем можно было видеть в соседних деревнях, на полях сеньора, на базарной площади города и во дворе замка. Здесь были, кроме крестьян и бедных ремесленников, слуги из замка, монахи и даже знатные дамы; жены почтенных мужей и вдовы. Здесь слабые и боязливые не сторонились злых, сильные и надменные не презирали смиренных рабов, потому что все были равны и вели себя как равные.

Факелы горели, и в клубах дыма, стлавшихся над нечестивым собранием, обозначались черты людей, принимавших вид призраков. А когда пламя вспыхнуло ярче и взвилось кверху, на скале появилась фигура в маске и черном плаще. Два рога торчали над капюшоном, и козлиная бородка спадала на грудь. Это был сам дьявол, которому здесь поклонялись отчаявшиеся в боге люди и которому служили обедню в лесу. Дьявол восхвалял грех и все недозволенное в обыденной жизни, он призывал к счастью на земле, к веселью и полной свободе.

Каждый принес с собой угощенье, и все было общим. Тут были не только хлеб и коренья, но пироги, мясо, пиво и вино — все, что бедняки накопили в течение многих дней. Начались пляски. Резко и сипло пищали волынки из выдолбленных костей, гудели барабаны с натянутой кожей казненных преступников, надрывались, сипели скрипки, и пляска понесла, закружила, как буря, с гулом, воем, ревом, визгом и хохотом толпу чудовищных призраков. Здесь были бесы с рогами и копытами, бородатые козлы, огромные кошки с горящими глазами, как у дьявола, мохнатые пауки, бугорчатые жабы. И все это со смехом, диким криком и визгом крутилось в бешеном хороводе.

С лугов поднимался туман, пахло едкой дымной сыростью. Откуда-то издали донесся благовест церковного колокола, и в багровом отблеске заходящего месяца испуганные ведьмы и участники шабаша быстро разбежались во все стороны. Из призраков они превратились в жалких оборванных людей, и снова для них начиналась с восходом солнца обыденная жизнь, полная страданий и унижений.

Эти ночные собрания крепостных рабов стали «черной обедней», в которой все было наоборот, по сравнению с христианским служением, и которая была гораздо привлекательней скучных обеден в церкви на латинском языке, которого никто не понимал. На этих шабашах вконец измученный крестьянин, слуга и раб опять чувствовал себя человеком, был равным среди равных и хоть ненадолго отводил свою душу в пении и плясках.