Жестокий рикошет
Шрифт:
Я пошел к машине, чувствуя в боку страшную огненную боль. Все последнее время я не вспоминал о ране. Даже Ризван, с которым мы провели рядом уже немало часов, не подозревал о том, как я страдаю. Весь бок огнем горел, и этот огонь словно бы белесым дымом застилал глаза. Но я переборол себя. Стиснул зубы и переборол.
Время залечивать раны еще не пришло.
2
– Ризван. – Я открыл дверцу. – Если Авдорхан поторопился и расстрелял пленников, тебе придется вернуться в СИЗО. Моли Аллаха, чтобы
Я специально заговорил так, чтобы пленник не заподозрил с нашей стороны острый встречный ход. Вдруг возьмет и упрется, если поймет, что ему не на что надеяться. А надеяться ему, конечно же, уже не на что. Оставайся я по-прежнему один, я бы, без сомнения, пошел на обмен, обеспечив все возможные меры безопасности, чтобы не быть обманутым и не подставить под стволы бандитов себя и других пленников, потому что для Авдорхана разглашение всей информации будет означать конец легальной жизни, а он хотел бы, наверное, кое-что успеть ухватить здесь, прежде чем ему придется бежать с братом за границу.
Ризван испугался возможности провала переговоров.
– Нет. Он не расстрелял. Кадимагомед сказал же. Он не расстрелял, я уверен. Он всегда был осторожным. И он знает. Джабраил сказал же ему. Авдорхан знает. Конечно, не расстрелял. Звони.
– И не говори ему, что я не один. Иначе он может пожелать тебя бросить и убежать. Где нам тогда искать пленных.
– Я не скажу.
– Номер Авдорхана.
Я вытащил из кармана трубку, что презентовал мне, возможно, уже покойный Исмаил. Впрочем, Исмаил вполне мог оказаться в числе тех двоих, что пока остались живы. Но боюсь, что после встречи с Асланбеком Билимхановым их жизнь закончится. Билимханову ни к чему живые и вооруженные люди, подчиняющиеся Авдорхану. Асланбеку, по большому счету, и сам Авдорхан ни к чему. Как только в руки к нему попадет Ризван, Билимханов постарается и Авдорхана уничтожить, как единственную поддержку Ризвана.
Ризван назвал номер. Я набрал. Авдорхан ответил не сразу. Видимо, собственная значимость мешала ему поторопиться. Но все же ответил, естественно, со снисходительной важностью делового человека:
– Слушаю тебя, Исмаил~
– Это не Исмаил. Исмаил больше не позвонит тебе. Никогда не позвонит.
– А, Крещеный, – он узнал голос. – У меня откуда-то мелькнула, кстати, мысль, что это ты звонишь. Но я не поверил себе. А ведь говорить начал по-русски. Наверное, подспудно все же знал. Как дела у Ризвана?
– Ризван торопится. Веревки ему и руки, и ноги стерли. Кровообращение нарушается, особенно в руках. Я их крепко связал. Чего доброго, какие-нибудь мышцы атрофируются, он даже подпись свою правильно поставить не сможет. И еще неприятности. Скоро Билимханов сядет в грузовик и поедет в село. А до этого надо успеть обменять Ризвана на пленников. Иначе он в руки к эмиру Асланбеку попадет. Живы пленники-то, Авдорхан?
– Что им сделается. Их даже через день кормят. Я хочу с братом поговорить.
– Я дам ему трубку. Только учти, что я тебе не верю, поскольку к честным людям тебя отнести не могу. Поэтому первая же фраза на чеченском будет означать конец переговоров. Разговариваете только по-русски. Разговор я слушаю. Ты понял?
– Ладно уж.
Авдорхан сохранял некоторую важность манер. Ему, видимо, хотелось держать себя хозяином положения, хотя хозяином положения, по сути дела, давно уже стал я.
– Ризван, ты тоже понял?
Ризван за короткое время плена у меня уже отвык от манеры держаться «наполеончиком» и, сразу соглашаясь, кивнул. Я не стал развязывать ему руки, просто взял за плечо и пододвинул ближе к себе, с другой стороны Вологдин подтолкнул Ризвана плечом. В итоге я только прижался правым боком к сиденью, оберегая левый бок, и приложил трубку к голове Ризвана. И сам пододвинулся ближе, чтобы слышать слова Авдорхана.
– Ризван.
– Это я.
– Что скажешь?
Последовала пауза. Ни тому, ни другому сказать было нечего, просто Авдорхану хотелось удостовериться, что Ризван со мной. Они сказали бы многое, конечно, на своем родном языке, нам непонятном. Но сейчас только выдавливали из себя слова.
– А что я могу сказать? Гони ему пленников. Время дорого. Скоро Асланбек вернется.
– Кадимагомед его сразу не пустит.
– Кадимагомеда больше нет.
– Опять Крещеный?
– Он.
– Он детей всего села сиротами оставит.
– Он уже их оставил сиротами. И чем позже состоится обмен, тем больше будет сирот.
– Хорошо, я сразу позвоню, скажу, чтобы привели пленников. Как менять будем?
– Крещеный скажет.
Я перетянул трубку к своему уху.
– Я на машине Кадимагомеда. Пусть твои парни имеют это в виду и не пугаются. Скоро буду в селе. Ты должен вывести пленников на дорогу. Там мы и встретимся. В двух километрах от села.
– В какую сторону?
– Ты не знаешь, с какой стороны мы едем?
– Я сейчас же отправлю пленников. Когда ты прибудешь?
– Минут через тридцать-сорок, думаю~ Может быть, даже через час. Я плохо езжу и потому не рискую ехать быстро. У вас тут дорога дурная, свалиться с обрыва можно.
– Поезжай осторожнее. – Авдорхан не посоветовал, он попросил~
Я пододвинул Ризвана к середине сиденья, ефрейтор Вологдин помог мне, но сам я сесть в машину не поспешил, потому что на связь вышел старший лейтенант Радченков.
– Денис, твой позывной не помню.
– Давыдов.
– Что предполагаешь?
– Предполагаю, что Авдорхан не пожелает взять на себя лишнее. Даже брат говорит, что он слишком сильно любит деньги. Если он отдаст пленников, он ставит себя вне закона. Автоматически.
– Даже если не отдаст~ Его уже вычислили, и потому мы здесь.
– Но он-то, товарищ старший лейтенант, этого не знает. Он думает, что может еще в Грозный поехать и своими счетами в банке воспользоваться. И потому он не пожелает отпустить пленников. Он устроит засаду, чтобы сразу после обмена нас расстрелять. И Ризван это тоже знает. Я по физиономии его радостной вижу.