Жестокий век
Шрифт:
Толкнув Бичикэ в юрту, Хасар обернулся, легонько пнул Кишлика.
– Глупый харачу, ты хочешь, чтобы я сам готовил себе постель? Поезжай. Нукеры, проводите этого дурака!
Встречный ветер выжимал из глаз Кишлика слезы, размазывал по щекам.
Кобылица распластывалась в беге, но он беспрестанно бил ее по боку концом повода.
Курень его хозяина стоял недалеко, и Кишлик прискакал в него, когда там еще не спали. Не дослушав его сбивчивого рассказа, Даритай-отчигин охнул, забегал по юрте.
– Пропала моя голова! Что сделает со мной Тэмуджин за укрытый от его глаз табун? Вечное синее небо, огради меня от гнева его безудержного!
– Я останусь без жены… Защити…
– Не мог укрыть кобылиц, пустоголовый! Разинул рот!
– Он отобрал у меня жену… Он твой племянник. Поедем. Пусть не трогает…
– Хэ, не трогает. Станет он ждать нас с тобой. Это же Хасар! Э-э, погоди… – Даритай-отчигин остановился. – Хасар спит с твоей женой? Хорошо, Кишлик, очень хорошо. Дай Хасару горячую женщину – все забудет. Хе-хе, ему не до табуна сейчас…
– Бичикэ моя жена? Моя! – теряя разум, закричал Кишлик.
– Если бы на твоем коне поехал чужой, ты мог беспокоиться – загонит. А жене что сделается? Ступай! И помалкивай. Ступай. – Тыча легкими острыми кулаками в спину, Даритай-отчигин вытолкал его из юрты.
Спотыкаясь, Кишлик добрел до коновязи. Стал отвязывать повод – не слушались руки. Тяжелыми толчками билось сердце, из груди поднимался тугой ком, перехватывая дыхание. Кишлик поднял глаза к небу, может быть, для молитвы, может быть, для проклятия, но огромные звезды пошли кругом, и он осел на землю, вцепился руками в иссеченную копытами траву, завыл, как воют собаки, почуявшие близость своего конца.
Кто-то грубо рванул его за воротник, поднял на ноги.
– Ты чего вопишь?
– Огня! – потребовал другой голос.
При свете звезд Кишлик разглядел у коновязи толпу всадников.
Спешенный воин в остроконечном шлеме крепко держал его за воротник.
Вспыхнуло сразу несколько огней. Лошадиные морды придвинулись к Кишлику, обдавая лицо горячим влажным дыханием. Перегибаясь через луку седла, к нему склонился худощавый человек с суровым навесом бровей над острыми глазами.
– Мужчина, а кричишь, будто девочка, разбившая нос!
Кишлик узнал строгого воина. Это был Субэдэй-багатур.
– Подожди, братишка…
Стукнув по земле гутулами, с седла соскочил один из всадников, подошел к Кишлику. Это был Джэлмэ, старший брат Субэдэй-багатура. Братья были очень похожи друг на друга, но в то же время – разные. Брови Джэлмэ не так нависали на глаза, взгляд был мягче, лицо полнее, и ростом он был ниже, плотнее долговязого Субэдэя. Разглядывая Кишлика, Джэлмэ говорил:
– Во все горло человек орет в трех случаях: когда пьян, когда у него большая радость и когда большое горе. Что у тебя, пастух?
За стеной юрты вкусно похрапывал один из нукеров, у порога изредка приглушенно всхлипывала Бичикэ. Хасару не спалось. Слишком долго спал днем, слишком жестка была постель из невыделанных шкур, слишком многого ожидал от Бичикэ. Сама Бичикэ тут ни при чем, она не хуже других… Лучшая женщина – та, которую желаешь. Всегда ждешь чего-то иного, не похожего на все прежде. Но все похоже, все то же. За обманутым ожиданием следует равнодушие.
Ему надоело хныканье Бичикэ, но и уговаривать, и ругать ее было лень.
Пошарил вокруг себя руками, нащупал смятую шапку, бросил к порогу. Бичикэ замолчала. Хасар задремал. Стук копыт разом отогнал дрему. Выскочил из юрты, на ходу затягивая пояс, растолкал нукеров. Пока они спросонок сообразили, что к чему, неизвестные всадники окружили юрту.
– Эй, Хасар, пусть твои люди разведут огонь!
С облегчением вздохнув, Хасар вложил меч в ножны: он узнал голос Джэлмэ.
Запылал огонь. Джэлмэ и Субэдэй-багатур спешились, их нукеры остались сидеть на лошадях.
– Садитесь! – по-хозяйски пригласил Хасар. – Какие заботы не дают вам спать?
Братья сели, подвернув под себя ноги, ничего не ответили ему, молча разглядывали его нукеров, и что-то в их молчании внушало беспокойство.
– Что-нибудь стряслось?
Снова они ничего не ответили, но Джэлмэ перевел взгляд на него, спросил сам:
– Чем тут занимаешься?
– Езжу по куреням… – Вспомнив, какое незавидное, ничтожное у него дело, Хасар скривился – язык не поворачивается сказать, что он, брат хана, считает кобылиц, волов, овец…
Подождав, Джэлмэ с осторожной настойчивостью спросил снова:
– Что тут делаешь?
Настойчивость покоробила Хасара, злясь, ответил:
– Я здесь по велению моего брата!
– Я знаю, что хан Тэмуджин повелел тебе проверить, сколько у кого есть скота. Но не знаю, было ли тебе велено спать с женами беззащитных пастухов… А?
Хасару показалось, что он ослышался. Ему ли говорит такие предерзостные слова Джэлмэ? Ему, Хасару? Перед лицом нукеров! Со свистом вылетел из ножен меч, по светлому лезвию пробежал красный отблеск огня.
Дрогни Джэлмэ, отшатнись, он бы обрушил меч на его голову. Но Джэлмэ даже глазом не моргнул, даже бровью своей лохматой не пошевелил. Да говорил ли он что-нибудь? Может быть, все-таки ослышался?
Длинноногий братец Джэлмэ весь подобрался, как рысь, готовая к прыжку. И глаза округлились, как у рыси. Предостерег Хасара:
– Осторожней! Меч вручен тебе, чтобы разить врагов…
– Ты что сказал, Джэлмэ? Ты что мне сказал? – задыхаясь, допытывался Хасар.
– Я только спросил: по повелению ли хана ведешь себя так, будто только что отвоевал эту землю?