Жестокий век
Шрифт:
– У нас нет отца, но остался ты, его клятвенный брат. И ты для нас все равно что отец. Я приехал к тебе поделиться радостью. Недавно мы отпраздновали свадьбу. Моя жена – дочь могущественного племени хунгиратов. Разве я мог не поставить в известность тебя, который после матери самый близкий мне человек? Мудрый хан-отец, склоняю перед тобой свою голову, прими вместе с сыновьей любовью и этот подарок.
Ловко, одним движением Тэмуджин развернул доху. Черный, с чуть заметной проседью мех заискрился, заиграл переливами. Тогорил недоверчиво ощупал доху.
– О! Такой подарок не совестно поднести и самому Алтан-хану китайскому! Не ожидал. Я, признаться, думал: крайняя нужда указала вам дорогу ко мне.
Впервые за время разговора Тэмуджин улыбнулся. Тогорил, поглаживающий искрометный мех, словно бы перестал быть владетелем огромного улуса.
Сейчас это был простой, хороший человек, умеющий радоваться, как все люди.
– Ну, ребята, за доху спасибо! А сейчас идите отдыхать. Скоро у меня соберутся нойоны, и я позову вас. Доху, – Тогорил прищурился лукаво, – доху мне поднесешь потом.
– Хан-отец, великую честь ты оказываешь нам. Не осрамим ли имя твоего анды и моего отца, если покажемся нойонам в такой одежде? – Тэмуджин подергал за отворот своего халата.
– А разве в ваших седельных сумах больше ничего нет?
– Мы поехали налегке…
– Идите. Сын, проведи их и возвращайся сюда.
Нилха-Сангун провел братьев в соседнюю юрту.
– Здесь живу я, – сказал он. – Вы будете моими гостями.
– Джамуху мы увидим? – спросил Тэмуджин.
– Ты откуда его знаешь? – насторожился Нилха-Сангун.
– Мы вместе выросли. Он мой анда.
– А-а… – протянул Нилха-Сангун. – Джамуху вы не увидите. Он кочует далеко отсюда.
Тэмуджину хотелось расспросить о жизни своего побратима, но настороженность, мелькнувшая в глазах Нилха-Сангуна, остановила его.
– Твой отец, Нилха-Сангун, отец и нам. Выходит, ты наш брат. Клянусь, более верных братьев у тебя не будет! – Подкрепляя слова, Тэмуджин легонько стукнул кулаком по своей груди.
– Мой отец часто вспоминал Есугей-багатура. Он не однажды говорил: такие побратимы теперь редкость.
Сын Тогорила, кажется, не больно желал называться братом.
– Ты увидишь, что мы, сыновья Есугея, умеем ценить дружбу и братство не меньше, чем он.
Нилха-Сангун повел плечами, как бы говоря: что ж, посмотрим. И вышел из юрты. Тэмуджин принялся рассматривать его боевые доспехи, висевшие у входа. Два шлема, кривая сабля, короткий тяжелый меч, ножи, колчаны, набитые стрелами… За спиной вздыхал Бэлгутэй.
– Чего тебе?
– Почему молчишь о самом главном? Доху возьмет, а нам ничего не даст.
– Будь терпелив. И помалкивай, как ягненок, сосущий вымя матери. Еще раз влезешь без моего ведома в разговор, знай… – Тэмуджин обернулся, взял Бэлгутэя за черную косичку, потянул к себе. – Больно? Еще больнее будет.
Пришел Нилха-Сангун в сопровождении двух слуг с узлами.
– Здесь одежда, пожалованная моим отцом.
Отпустив слуг, он сам развязал узлы, разостлал на полу длинные халаты коричневого цвета, с узорами в виде сплетающихся колец, войлочные шапки с красной шелковой подкладкой, расшитые гутулы с широкими голенищами.
– Одевайтесь.
Здесь Бэлгутэй оказался проворнее Тэмуджина. Быстро переоделся, оглядел себя, поцокал языком:
– Цэ-цэ, вот это одежда! Я такой никогда и не видел.
Еле заметная улыбка ли, усмешка ли дернула полные губы Нилха-Сангуна.
– Эта одежда тангутская.
– А кто такие тангуты?
Нилха-Сангун уже не скрывал насмешливого удивления:
– Как можно ничего не знать о тангутах! Их государство велико и богато. Там люди живут не в войлочных юртах, не в кибитках. У них дома из глины.
– Это сколько же волов надо, чтобы перевезти такой дом?
– Дома стоят на одном месте.
– Рассказывай! А скот съест траву – тогда что?
– Кто держит скот – кочует, кто выращивает рис, бобы, пшеницу – живет на одном месте, – терпеливо растолковывал Нилха-Сангун, внутренне, кажется, потешаясь над простодушным Бэлгутэем.
Тэмуджин, однако, не одергивал брата. Самому тоже хотелось знать, как живут неведомые тангуты. Слушая Нилха-Сангуна, неторопливо переоделся. Халат был узок в плечах, стеснял движения, гутулы жали, шапка была великовата, наползала на глаза – чужое, оно и есть чужое.
Но, увидев кэрэитских нойонов, одетых в халаты китайского шелка (от многоцветья нарядов рябило в глазах), Тэмуджин с благодарностью подумал о подарке Тогорила. В своей старой, измызганной одежонке они были бы похожи на тощих галок, усевшихся среди селезней.
Хан Тогорил после того, как Тэмуджин вторично преподнес ему соболью доху (она надолго притянула завистливые взгляды нойонов), усадил братьев рядом с собой, собственноручно подал чаши с кумысом, начал громко рассказывать об уме, доблести Есугей-багатура, о том, как вместе они расплетали самые коварные замыслы и сокрушали врагов. Столь же хвалебной была речь и о Тэмуджине. По его словам выходило, что Тэмуджин унаследовал от отца и внешность, и храбрость, и разумность, и весь огромный улус; что он может, как и в свое время Есугей-багатур, повести за собой много отважных воинов. Слушая его, Тэмуджин помрачнел. Получилось, что, умалчивая о незавидной доле своей, он обманул хана, вовлек его в большую ложь. Если это обнаружится, их изгонят из юрты с бранью и хохотом. А не изгонят, как просить у хана подмогу – ему, «владетелю» улуса отца? Себя перехитрил, худоумный! А тут еще проклятые гутулы жмут, ноги горят и ноют так, будто не мягкая кожа облегает их, а раскаленное железо.
Едва дождался окончания ханской трапезы. Вернулся в юрту мрачный, злой на себя. Стянул гутулы, с ненавистью бросил к порогу, не снимая халата, лег в постель.
– Такая одежда один раз в жизни достается. – Бэлгутэй подобрал гутулы, стряхнул с них соринки, поставил на место. – Ее беречь надо…
Тэмуджин швырнул ему в лицо шапку, отвернулся к стене. В чем его ошибка? В чем? Все, кажется, сделал обдуманно, правильно. Иначе делать просто нельзя. Но хан… Не пустоголовый же он! А может, здесь есть тайный умысел! И Нилха-Сангун не идет. Хоть что-то бы выведать у него. Да где там… Сын хана совсем не простак…