Жестокое перемирие
Шрифт:
Савельев кряхтел и шаркал ногами.
– Ну и тупые!.. – выдал он свистящим шепотом. – Как пиндосы, так и эти их верные служки.
– А что ты хотел? – сквозь зубы пробормотал Дорофеев. – У пиндосов, которые в Белом доме рулят, даже на эмблеме осел нарисован.
«А на Украине история сразу становится фарсом, – подумал Андрей. – Революции потешные. Воюют так, словно дрова тупым топором рубят. Только и могут снарядами и минами бросаться».
На Савельева нашла какая-то блажь. Он шел и бурчал себе под нос грязные ругательства, поносил последними словами
– Да ладно, дружище, не бери в голову, – сказал Дорофеев. – Как говорит в таких случаях мой личный психолог, да пошли они все на хрен, твари долбаные.
Ополченцы сошли с моста и медленно проследовали мимо поднятого шлагбаума и дощатого сооружения, в котором поблескивали огоньки и поскрипывала рация. Дальше темнел контур грузового автомобиля. Несколько человек возились у кузова, вытаскивали оттуда какие-то ящики. Из строения доносился храп. Там давила на массу отдыхающая смена.
– Много их, – прошептал Андрей. – Глупо нападать, пусть стоят.
– Ну да, мы же не эти… – Савельев задумался. – Как их там? Грузинское слово…
– Камикадзе, – подсказал Дорофеев. – Не завидую нашим парням. А нам неплохо, аки посуху прошли. Блин, меня кондратий на мосту чуть не хватил. Мы же под прицелом стояли!.. – Дорофеев быстро глянул по сторонам и засмеялся. – Анекдот в тему вспомнился. Мужик глаза продирает. Наконец-то выспался. Приятно, такая легкость в теле… «А ты кто, дед?» – «А я – апостол Петр. Милости просим, дорогой».
Темнота уже давно сгустилась. Набежала кудлатая муть, закрыла луну.
За мостом дорога раздваивалась. Одна грунтовка убегала вправо через поле, к шапкам перелесков, другая тянулась прямо, к пологому косогору.
Окуленко повел своих людей по первой, и через пару минут они скрылись в густых зарослях тальника. Часовые, стоявшие на мосту, не могли их видеть при всем желании.
Вскоре ополченцы вышли к реке, где глинистые обрывы чередовались полосками неровных пляжей. Андрей просигналил фонариком.
Ждать пришлось недолго. Течение в этом месте было умеренным, пловцов почти не сносило. Они плыли бесшумно. Над водой возвышались головы, руки с оружием и пакетами для мусора, набитыми одеждой.
Первым из реки выбрался Иван в длинных семейных трусах. Он дрожал от холода, отфыркивался, как собака, потом, не церемонясь, стащил с себя трусы и начал их яростно выжимать.
– Ну и как оно, Ванюша? – ласково спросил Андрей. – Нелегкая работа у нас, террористов?
– Нормально, и тяжелее видали!.. – простучал зубами отрок.
Вышли из воды остальные, отнюдь не пушкинские богатыри, появлявшиеся из морской пены. Костюк отдувался, что-то бормотал насчет своей избыточной массы. Голуб глухо кашлял. Похоже, ему впервые в жизни было глубоко плевать на свои атлетические формы.
– Простыну же, вашу мать!.. – просипел он. – У меня и так по жизни миллион проблем.
– Одна из них – это математика, – заявил Липник, у которого после заплыва почему-то поднялось настроение. – Но я согласен с тобой, Леонид. Нас, мужиков, беречь надо, мы товар штучный.
Они достали сухие полотенца, вытерлись, натянули одежду. Все живы, здоровы, ничего не потеряли, Голуб уже не кашлял, только голос у него осип. Люди заправлялись, подтягивали амуницию.
– Мы почти на месте, – поставил их в известность Андрей. – Осталось чуть больше километра. Не растягиваться, никакой самодеятельности. Команды выполняем с полуслова. Эй, сын полка, тебя это тоже касается!
– Понял, дяденька. – Иван еще не согрелся, вздрагивал, но стоял вместе со всеми, на левом фланге.
– Тогда пошли.
Снова волнение брало командира за горло, его мысли путались. Приближалось что-то непознанное, непредсказуемое. В истории с этой окаянной батареей было много мистического, не вмещающегося в рамки представлений о войне как таковой.
Местность шла на понижение, дорога отдалялась от реки, вдоль нее появлялись щетинистые кусты, небольшие лесополосы. Протянулась и оборвалась какая-то рваная скалистая гряда. В низких местах скапливался туман. Его завихрения струились над землей словно завитки табачного дыма. Как из потустороннего мира выплывала из мрака обширная трапециевидная возвышенность с обрезанной вершиной, окруженная шапками леса.
Сердце Андрея беспокойно забилось. Это и была та самая высота, на которой вольготно обустроились украинские артиллеристы. Ополченцы подбирались к ней с севера, как и планировали, отчаянно надеясь, что с этой стороны охранение не такое плотное.
До усеченной сопки оставалось метров восемьсот. Двигаться по дороге становилось опасно. Группа ушла с проезжей части, пробилась сквозь плотный кустарник, барьер из сросшихся скал, двинулась краем поля. Холм уже был напротив, дорога сворачивала к нему под прямым углом.
Андрей приказал всем залечь. Очень кстати!
Вдруг послышалось утробное урчание, яркий свет прорезал ночную мглу. Ополченцы усердно набрасывали на себя листву и ветки. Когда участок пространства, где они лежали, накрыли лучи фар, уже ничто не говорило о наличии на нем людей. Мимо застывших бойцов проползло что-то мощное, несуразное, похожее на здоровенный тягач. Стальное недоразумение тащило за собой грузовой прицеп. В кузове лежало нечто, укутанное брезентом.
«Снарядные ящики, – подумал Андрей. – Какое искушение – подбежать с гранатой, забросить ее в кузов и пуститься наутек! Будет такой фейерверк, похлеще любого салюта в Киеве!»
Тягач с прицепом протарахтел мимо, сбавил скорость перед поворотом. Оглушительно надрывался двигатель. Железный монстр вписался в поворот и поволок свой груз дальше. Через пару минут он превратился в еле различимое пятно и встал.
Ополченцы всматривались в клубящуюся муть. Метрах в трехстах, где начинался лес, окружавший сопку, находился КПП. Там что-то позвякивало, ветер доносил приглушенные голоса. Снова взревел мотор, тягач тронулся с места.
Рядом с командиром что-то заворочалось, приподнялась лохматая голова Ивана.