Жестокое перемирие
Шрифт:
Теперь позиция у ополченцев была самая что ни на есть невыгодная. Что и подтвердила автоматная пальба в спину. Солдаты выбежали из леса, устремились в погоню, а беглецы не прошли и половины дистанции.
Голуб с разгона влетел в глубокую канаву, прорезавшую поле. Он собрался выбраться с противоположной стороны, но чуть не попал под пули, ахнул и скатился обратно. В ту же канаву сверзился натовский инструктор и скорчился на дне. Потом туда повалились еще трое – Зимин, Рушило и Горденко.
Андрей обернулся, прежде
– Пашка, ты в порядке?
– Добегу, не парься, – пробормотал боец.
Под шквалом огня Андрей пулей полетел в канаву и услышал, как вскрикнул Дорофеев. Капитан приподнялся и увидел, что Дорофеев ничком повалился в глубокую борозду, лежал неподвижно, в какой-то искривленной позе.
Андрей вылетел из канавы и пополз к товарищу. Пуля свистнула за ухом, другая едва не оставила его без челюсти. Он плохо соображал, лишь почувствовал, как кто-то схватил его за ноги и поволок обратно. Сопротивляться было бесполезно. Он повалился в канаву, искры плясали перед глазами, трещала голова.
– Андрюха, не дури, очнись, – трясущимися губами проговорил Голуб. – Кому ты этим лучше сделаешь? Не изменишь ничего. Нам держаться надо.
– Я понял, Ленька. Все хорошо будет.
«Надо держать позицию. Сбежать из этой канавы уже не получится», – подумал капитан.
Ополченцы разошлись по канаве, заняли удобные позиции. Их осталось только пятеро. Рушило пробивал прикладом дыру в косогоре, делал амбразуру. Зимин куда-то полз, подволакивая ногу. Он нашел уютную выемку, принялся устраиваться там. Горденко невозмутимо разложил на обрыве оставшиеся гранаты, там же пристроил единственный запасной магазин.
У капитана возникло такое ощущение, что в спину наступающим украинским силовикам стрелял заградительный отряд. Их было десятка два, и они по-настоящему, «по-взрослому» шли в атаку. Различались серые от страха лица с каплями блестящего пота. Укропы стреляли, не целясь, передвигались какими-то зигзагами, низко пригнувшись.
Ополченцы ловили их в прицел.
– Не стрелять, – приказал Андрей. – Пусть поближе подойдут.
Укропы явно видели, что ополченцы засели в канаве. Их нервозность росла в геометрической прогрессии. Кто-то не выдержал, присел на колено, но грозный рык офицера, крадущегося сзади, заставил солдата двигаться дальше.
Первым не выдержал Голуб. Он точным выстрелом повалил украинского сержанта. Бедолага рухнул словно фанерный щит на полигоне. Остальные открыли плотный огонь.
Мычал на дне канавы натовский инструктор, угодивший в крутой переплет. Он даже не делал попыток подняться.
Силовики залегли, но двое их раненых остались корчиться и обливаться рвотой. Потом они начали бросать гранаты, но те не долетали до цели и не причиняли ополченцам никакого вреда.
Потом укропы бросились в атаку. Они падали один за другим, даже бронежилеты их не спасали.
Но у ополченцев почти не оставалось боеприпасов. Горденко вставил в автомат последний магазин, передернул затвор. Вдруг он упал на противоположную сторону канавы. Его взгляд остекленел.
– Василий! – ахнул Рушило, меняясь в лице.
Он исторг порцию отборной матерщины, схватил гранату, швырнул в оскаленные морды. До них оставалось не больше тридцати метров.
Солдаты залегли, и осколки пронеслись над их головами. Потом они поднялись и перебежали несколько метров.
Ополченцы тоже меняли позиции, чтобы долго не маячить на одном месте. Их осталось только четверо, но с задачей они справлялись. Теперь бойцы стреляли прицельно, короткими очередями, стремясь добиться максимальной эффективности огня.
Упал солдат с раскроенным черепом, второй схватился за простреленное бедро. Украинцы дрогнули, у них решительно пропало желание наступать. Кто-то попятился, начал отползать.
Офицер с безопасного расстояния надрывал глотку, орал, что расстреляет всех к такой-то матери.
Солдаты поднялись. В этот момент ополченцы и стали забрасывать их гранатами. Вспыхнула паника, в дыму заметались согбенные фигуры.
– Хлопцы, тикаем! – заголосил кто-то.
Это и решило исход схватки. Солдаты бросились назад. Офицер сорвал голос. Было слышно, как он палил из табельного «макарова», но недолго. Дальнейшая его судьба осталась неизвестной.
Патронов у ополченцев оставалось критически мало. Они расходовали их бережно.
Невредимых силовиков оказалось не больше дюжины. Они отползали все дальше, укрывались в канавах.
– Что, мужики, идем врукопашную? – пошутил Рушило, подмигивая воспаленным глазом.
– Да больно надо ноги сбивать! – заявил Голуб.
– А спорим, они больше не сунутся? – сказал Зимин, попробовал выбраться из канавы и тут же вернулся обратно.
Пули веером разлетелись над его головой.
– Но и мы отсюда не уйдем, – сделал резонный вывод Андрей.
– А где же наши, мать их за ногу? – процедил Рушило. – Ведь знают же, что мы должны выбираться из леса!
– Может, придут. – Голуб пожал плечами. – Или нет. Кто знает, где они нас ждут?
А потом случилось то, чего ополченцы подспудно боялись больше всего. Раздался пронзительный рев моторов, и из-за кромки леса на северо-востоке выехали два «Т-72» с украинской символикой. Радостно заголосили солдаты, лежащие в поле.
Сначала танки с ревом двигались вдоль опушки, потом начали поворачивать. Вращались башни, орудийные жерла выискивали мишени. Танки приближались невыносимо медленно, неотвратимо, переползали косогоры, ныряли в канавы.