Жестокое желание
Шрифт:
— Те же, что и раньше. — Он протягивает их мне. — Позвони мне, когда закончишь их продавать и будешь готова отдать мне деньги.
Вот и все. Холодно, прямолинейно, с фактами. Ничто в его лице или поведении не выдает, думает ли он о том, что произошло в клубе, о его горячем, напряженном члене в моей руке, когда я гладила его, о моем теле, бьющемся о его тело, когда я кончала. Я не вижу на его лице даже проблеска желания.
Я не должна чувствовать разочарование. Я должна почувствовать облегчение. На одно осложнение стало бы меньше. Но вместо этого я чувствую, как
— Есть что-нибудь еще, мисс Илени?
Я и не подозревала, как мне будет не хватать, чтобы он произносил мое имя. Формальное обращение звучит слишком жестко, неправильно на его языке, но я просто качаю головой, беру сумочку и встаю.
— Я позвоню вам, когда буду готова.
Деньги и таблетки тяжелеют в моей сумочке, когда я сажусь на автобус и направляюсь в банк. У меня с собой достаточно экстази, чтобы меня арестовали за намерение распространить, если поймают, а я намерена распространять, так что это было бы справедливо, и от этой мысли мне становится не по себе. Нет никаких причин для того, чтобы меня поймали, напоминаю я себе, садясь в автобус. Во мне нет ничего подозрительного, и у полицейского нет причин останавливать меня и заглядывать в мою сумочку. Но тревога остается, скручивая мой желудок, пока я еду на автобусе в банк, чтобы положить деньги на депозит.
К счастью, мой банк привык к тому, что я регулярно вношу на счет большие суммы наличных, благодаря моей работе в клубе. Эта сумма не должна вызывать никаких подозрений. Но беспокойство не поддается рациональному объяснению, и мне приходится подавить желание вернуться в автобус и поехать домой, когда я выхожу из него.
Вид полицейской машины позади автобуса ничуть не облегчает бурчание в моем желудке.
Не смотри. Я должна продолжать идти мимо, даже не взглянув. Так поступил бы обычный, ни в чем не повинный человек. Ведь так? Или они посмотрят, потому что им не о чем беспокоиться?
Зубы впиваются в нижнюю губу, и я не могу удержаться, чтобы не бросить быстрый взгляд на машину. Это похоже на виноватый взгляд. И тошнота в животе только усиливается, когда я вижу офицера на водительском сиденье и понимаю, что узнаю его.
Черт. Черт, черт, черт.
Каждый инстинкт в моем теле кричит, чтобы я шла быстрее. Даже бежать. Офицер в машине — тот самый человек, который приходил в клуб, тот самый, который смутно угрожал мне, и если и есть кто-то, кого мне стоит опасаться, что меня обыщут, даже если я не сделала ничего плохого, так это он.
Я заставляю себя идти ровным шагом. Непринужденно. Прогулка человека, которому нужно куда-то идти, но который не беспокоится о том, кто может преследовать его, пока он это делает. Все это время я напрягаюсь в поисках звука шагов позади меня, догоняющих меня, или звука приближающейся машины.
Ничего, кроме обычного шума пешеходного движения в центре города в ранний вторник днем.
Я не осознавала, что задерживаю дыхание, пока не выпустила его. Оно вырывается из меня мягким порывом, и, хотя я не осмеливаюсь оглянуться через плечо, я уверена, что он не идет за мной.
Совпадение,
Пополнение счета в банке проходит гладко, и, когда я проверяю телефон, оказывается, что у меня достаточно времени на обед, прежде чем мне нужно будет идти в балетную студию. Обед вне дома, вместо того чтобы приготовить что-то дешевое и быстрое дома, кажется чрезмерной роскошью. Мой пульс немного учащается, когда я иду к близлежащему кафе, мимо которого я уже проходила, и меня охватывает волнение. Сесть за столик на открытом воздухе и пообедать в одиночестве — это как изысканное удовольствие.
Я беру воду и куриный салат "Цезарь" — мне приходится следить за тем, что я ем, даже когда я угощаю себя, — и наблюдаю за прохожими на тротуаре. На мгновение я чувствую, как расслабляюсь. Мои плечи расслабляются, и напряжение уходит из меня. У меня есть время, еще тридцать минут до того, как мне нужно будет сесть на автобус. У меня есть деньги, пока что. В этот короткий промежуток времени кажется, что все может быть хорошо.
Это не продлится долго, но я так давно этого не чувствовала, что позволила себе расслабиться, хотя бы на секунду. Как будто поднимаюсь на воздух, когда тону.
Когда я направляюсь к автобусной остановке, я снова вижу полицейского, и напряжение возвращается. Ничего страшного, говорю я себе, садясь в автобус. Это та же самая улица, только несколькими кварталами выше, вероятно, он патрулирует ее сегодня. Я не заметила никаких признаков того, что он меня узнал, так что беспокоиться не о чем.
Но когда я выхожу из автобуса, в совершенно другом районе, где находится балетная студия, — я снова вижу его.
У меня перехватывает дыхание, и головокружение охватывает меня с новой силой. Я снова с болью вспоминаю о пакетике с таблетками в своей сумочке. Нет никакой причины, никакого совпадения, которое могло бы объяснить его присутствие здесь и сейчас, если только он не преследует меня.
Мне требуется все мое самообладание, чтобы идти к студии размеренным шагом. Оказавшись внутри, я роюсь в сумочке, боясь случайно уронить упаковку с таблетками, пока нащупываю телефон, который дал мне Лоренцо. Я знаю, что он не ожидает услышать меня так скоро, но я не знаю, что еще делать.
Он должен знать, что за мной следят. Я уверена, что он будет в ярости, если я не скажу ему.
Я не могу ему позвонить. Боюсь, что разрыдаюсь, если позвоню. Беспокойство переросло в панику, и я вздрагиваю от каждого шума, уверенная, что полицейский последовал за мной сюда, намереваясь потребовать обыскать мою сумку.
За мной следят. Что же мне делать?
Дрожащими пальцами я набираю сообщение и нажимаю кнопку "Отправить". Я понятия не имею, что еще сказать, это же одноразовый телефон, но, конечно, я должна избегать любой инкриминирующей информации, например имени Лоренцо. Он даже не сохранил свое имя под номером, это просто единственный номер в телефоне. Я даже не знаю, должна ли я писать ему на него. Он всегда говорил мне звонить.
Через мгновение телефон пищит.
Следят?