Жестокость и воля
Шрифт:
— Осс.
— Осс.
Матвей склонился в ответном поклоне. На его лице играла сдержанная улыбка.
Что ж, в любом поединке всегда есть проигравший. Это закон жизни.
Но Константина не покидало смутное ощущение, что за этим поражением его ожидают такие последствия, каких нельзя даже предположить. И это касалось не только его собственной жизни.
Глава 14
Вечером Жиган долго отлеживался в ванной. После поединка с Матвеем у него болели грудь, плечи, спина. Приходилось только удивляться, как уцелели
За ночь боль немного утихла, но поутру, надевая рубашку, Константин почувствовал, как опухло плечо.
— Да, Панфилов, — сказал он самому себе, стоя перед зеркалом и пристально глядя в глаза собственному отражению, — пора завязывать с куревом, пьянками и начинать тренироваться. Выбери себе время, для начала хотя бы пару раз в неделю, и потихоньку восстанавливай форму. А то в следующий раз тебя побьют уже не такие, как Матвей, а дворовые пацаны.
В прихожей зазвонил телефон. Поднимая трубку, Панфилов машинально глянул на часы. Восемь. Кто это тарабанит в такую рань?
Звонил реаниматолог городской больницы Савельев.
— Доброе утро, — сказал он.
— Доброе, — осторожно ответил Панфилов. — Что-нибудь случилось?
— А вы думаете, я просто так сказал о том, что утро доброе, — засмеялся Савельев. — Ваш брат пришел в сознание и, кстати говоря, неплохо себя чувствует. Если хотите, можете его навестить.
Константин мгновенно забыл о боли в плече и коротко бросил в трубку:
— Еду.
В прихожей он торопливо сунул ноги в туфли, схватил пиджак и выскочил из квартиры.
* * *Сейчас Игнат выглядел намного лучше. Щеки его порозовели, глаза поблескивали. Савельев, стоявший рядом с кроватью, сказал Константину:
— Выглядит как огурчик. А вообще братишка ваш молодец.
— Здравствуй, Игнат, — Константин сжал руку Игната, лежавшую поверх одеяла.
— Привет, — шепнул Панфилов-младший.
— Конечно, он еще слаб, — сказал реаниматолог, — и силы на разговоры ему тратить не стоит. Но прогресс очевиден. Как видите, мы сняли капельницу и отключили его от аппарата искусственного дыхания.
— Спасибо вам, доктор, — искренне поблагодарил Панфилов.
Увидев брата живым и даже пытавшимся улыбаться, Константин испытал какое-то давно забытое чувство — что-то из детства, напоминавшее ребячью радость. Она, эта радость, смешивалась с благодарностью людям, возвращающим жизнь, — врачам.
— Вы тут не задерживайтесь, — предупредил Савельев. — Больной еще очень слаб, ему нужен отдых. Захотите поговорить со мной, я у себя в кабинете.
Когда Савельев вышел, Константин осторожно смахнул стекавшую по лбу Игната капельку пота.
— Больно дышать, — шепнул Игнат.
— Знаю, братишка, знаю. Надо потерпеть… Надо бороться… Скоро я отвезу тебя в Москву, там все сделают как надо. Терпи…
Через две минуты Константин вошел в кабинет Савельева. Тот по своему обыкновению курил, стряхивая пепел в маленький
— Что там? — спросил он.
— Уснул.
— Это хорошо. Пусть спит, ему надо восстанавливать силы. Черт, никак не пойму, куда моя пепельница подевалась?
— Да вон она, — Константин подошел к стеклянному шкафу и снял с него пепельницу — декоративный череп с открывающейся крышкой.
— А, спасибо, — обрадовался реаниматолог. — Что-то в последнее время я стал уставать.
Константин все-таки закурил, справедливо решив, что лучше вдыхать собственный дым, чем дышать чужим.
— Знаете, э-э… Константин, нагрузки у нас такие, что врагу не пожелаешь. Как в большом спорте и в балете. Люди из большого спорта уходят в тридцать, ну, в тридцать три, и то в редких случаях. В тридцать пять уходят из балета. Вот и в реанимации долго продержаться нельзя. Мы еще здесь, можно сказать, в тепличных условиях работаем. Город у нас небольшой, а что сказать, например, о Москве? Вот то-то и оно.
— Я хотел поговорить с вами про Игната.
— С ним все будет хорошо.
— Надеюсь. Знаете, доктор, я хочу его забрать отсюда.
— Куда? Зачем? — с искренним изумлением спросил Савельев.
— Хочу перевести его в Москву. Есть там одно заведение — Центр протезирования и реабилитации.
— Никогда не слыхал о таком. Вам кто-то порекомендовал это медицинское учреждение?
— Мой друг.
— Вы там уже были? Разговаривали с врачами?
— Пока нет.
— Моя позиция такова. Больница у нас не самая плохая, и мы могли бы все сделать сами. Но если там, в этом центре, вашему брату могут помочь более радикально, то я не возражаю. Думаю, главврач тоже не откажет.
— Вообще-то я уже собирался…
— Вот-вот, поезжайте, посмотрите, что это такое, поговорите с персоналом.
Константин встал, затушил окурок в черепе-пепельнице.
— Я еду прямо сейчас, — решительно сказал он.
— С Богом.
* * *В этот обычный будний день Москва произвела на Константина какое-то странное впечатление.
Он чувствовал возбуждение, исходящее от этих улиц. Вроде бы ничего особенного, все будто такое же, как всегда: люди спешат по своим делам, движение транспорта, кажется, даже пробки ничем не отличаются от тех, что были неделю или месяц назад. Но вот детали…
То мелькнут вдруг в толпе одетые по полной форме казаки: в мундирах с синими или золотыми погонами, в широких галифе с лампасами, в высоких, до блеска начищенных хромовых сапогах, затянутые в портупеи, с нагайками в руках или за голенищами сапог. А некоторые в офицерских погонах — даже с шашками на боку и крестами на груди.
Ну шашка-то понятно откуда взялась — из дедовских сундуков или, к примеру, из чьих-то коллекций. Но Панфилов никак не мог понять, откуда у этих совсем еще молодых людей взялись Георгиевские кресты?