Жиган против террористов
Шрифт:
Он указал рукой еще на три коридора.
– Остальные мои. Быстрее! Мы еще успеем!
Шевчук сорвался с места и скрылся в одном из указанных Константином коридоров. Константин тоже свернул в один из коридоров.
Он успел осмотреть еще два оказавшихся пустыми коридора, когда, выбежав опять на площадь, услышал вопль Шевчука:
– Нашел!
Константин помчался на крик. Фээсбэшник стоял перед огромной грудой картонных упаковок, аккуратно сложенных в углу коридора, на повороте. Константин подбежал, склонился над наклеенной на одной из коробок бумажкой.
«Кофе индийский», – прочитал он.
– Есть! – сказал он. – Шевчук, срочно машину, грузовик,
Тот схватился за сотовый телефон.
– Не работает он тут! – крикнул Панфилов. – Срочно беги наверх. Я гостей подожду.
Шевчук добежал лишь до поворота и вдруг круто развернулся и помчался обратно к Константину.
– Едут! – сдавленным голосом произнес он. – «Газель». Сюда едут. Панфилов, это они!
– А то кто же! – согласился Константин.
Как всегда, в самый напряженный момент он становился спокоен и сосредоточен. Это была старая выучка, которую он получил еще в молодости – в Афгане, в лагере спецподготовки. В моменты опасности надо держать себя в руках, не давая воли ни нервам, ни воображению. Стоит разозлиться на противника, потерять над собой контроль, и все – он получает над тобой преимущество.
Выигрывает тот, у кого крепче нервы. Это главное преимущество в поединке. В этом Жиган убедился, когда оказался в зоне один против десятерых и одержал победу, искалечив нескольких человек. Остальные разбежались, струсили. Трудно не испугаться, когда на твоих глазах человеку ломают позвоночник, а тебе нужно нападать следующим на того, кто это сделал. Весь пыл пропадает в такие моменты. Это Константин хорошо понимал.
Врага побеждают не силой, главное – одержать психологическую победу. Заставить его почувствовать себя побежденным. Тогда ты выиграешь. А выигрыш всегда один и тот же – жизнь. Точно так же и сейчас.
Укрывшись за коробками с кофе, Панфилов с фээсбэшником следили за подъезжающей к ним машиной.
«Вляпался в историю, мать твою, – думал в этот момент полковник Шевчук. – Мое ли это дело, лазать по подвалам и ловить своими руками террористов? Похоже, дал я маху, когда решил раскрутить эту запрудненскую историю втихаря, не докладывая ничего Утину. Надо было подстраховаться. Вывалят сейчас из этой "газельки" пять человек с автоматами, что мы с бывшим уголовником Панфиловым делать будем?»
Шевчук уже пришел в себя, оправился от растерянности и совсем забыл, как он смотрел с надеждой на этого самого «бывшего уголовника» и ждал, когда тот подскажет ему, что делать. Он уже выбросил это из головы, поскольку помнить это было неприятно и даже опасно. Опасность заключалась в том, что Утин мог узнать о беспомощности, проявленной одним из руководителей отдела, и квалифицировать эту растерянность вполне определенным образом.
Шевчук искоса посмотрел на Панфилова. Тот не спускал глаз с приближавшейся машины и, казалось, кроме нее не видел и не слышал ничего. Что-то первобытное, охотничье светилось в его глазах. Нет, не охотник! Панфилов в этот момент был похож на древнего воина, наблюдающего, как враг приближается к пещере, в которой живет его племя. Шевчук, пораженный этим сравнением, даже взглянул на его руки и удивился, увидев в правой не огромную дубину или каменный топор, а вполне современную «беретту», которой сам снабдил Жигана.
«Герой, блин! – подумал Шевчук. – Видали мы таких героев. Тот придурок в арматурном цехе положил тебя на кирпичи, и ты валялся там под его пулями, как кусок дерьма. И остался бы там навсегда, если бы я не пристрелил того идиота, с которым ты неизвестно что не поделил. Эффектно тогда все это вышло, нечего сказать!»
Реабилитировавшись таким образом в собственных глазах, Шевчук почувствовал легкое сожаление от того, что спас тогда Панфилову жизнь. Если бы он этого не сделал, не было бы и свидетеля его позора. Шевчук словно забыл, что именно Константин решил логическую загадку со спрятанной взрывчаткой, и вообще, если бы не он – взрыв на рынке оказался бы для полковника Шевчука полной неожиданностью. И Шпицберген, которым любил пугать своих подчиненных генерал Утин, стал бы для него реальностью. Не обязательно, конечно, Шпицберген, это Утину просто название полюбилось, звучало, на его взгляд, устрашающе. Но в какую-нибудь Тмутаракань обязательно Шевчука заслали бы. И это еще – в лучшем случае. А то и под трибунал можно было угодить!
– Давайте, ребята, ближе, ближе, – услышал он тихий шепот Панфилова. – Быстрее, мы заждались уже, времени у нас мало.
«Черт возьми! – вспомнил Шевчук. – Время! Сколько до взрыва осталось?»
Он хотел посмотреть на часы, но не решился этого сделать. Любое неосторожное движение могло привлечь к ним с Панфиловым внимание водителя «Газели», лицо которого Шевчук мог рассмотреть через лобовое стекло. Какой будет его реакция, предсказать было трудно. Но рисковать не стоило.
«В конце концов, не самоубийцы же они! – подумал Шевчук. – У них все должно быть рассчитано. Раз они не торопятся, значит, у них все идет по графику и время для отхода у них есть».
Он чуть не произнес мысленно: «Время для отхода у нас есть», словно это он был террористом и сам должен был сейчас заложить поcледнюю партию взрывчатки и успеть отойти до взрыва. Шевчуку стало слегка стыдно за эту оговорку.
Он понял, что судьба запрудненского рынка его волнует гораздо меньше, чем собственная жизнь. Это было неприятное открытие, но он ничего не мог с собой поделать и продолжал думать о том, что какое ему, в сущности, дело до нескольких десятков людей…
Полковник Шевчук услышал, как слегка скрипнули тормоза «Газели», но это не прекратило течение неприятных для него мыслей.
«…Ладно, пусть не десятков, а сотен людей, которые погибли бы в этом взрыве, – продолжал думать полковник. – Почему именно я должен рисковать своей жизнью, чтобы избавить их от этой участи? Разве я стремился когда-то стать героем и совершать подвиги? Возможно, в детстве что-то похожее со мной и было. Но сейчас-то как я здесь оказался? А если мне…»
Шевчук не заметил своей оговорки. Про стоящего рядом с ним Константина он вообще забыл.
«…А если мне не удастся помешать этим людям сделать то, что они хотят сделать? Если ни они, ни я не успеем выбраться отсюда до взрыва? Ранят меня, например, и я не смогу бежать? Какой смысл будет в моей смерти тогда? Чушь какая-то! Я не должен был здесь находиться! Это все из-за Панфилова. Это он меня сюда заманил. В таком случае пусть сам и расхлебывает!»
– Берешь на себя водителя, – услышал он еле слышный шепот Панфилова. – На счет три! Раз! Два!
Шевчук не услышал, как Панфилов произнес «Три!». Он только видел, как губы его шевельнулись, и в то же мгновение Константин оказался впереди, метрах в пяти от него. Шевчуку ничего не оставалось, как последовать за ним.
Полковник увидел, как округлились глаза водителя «Газели», когда они с Панфиловым выскочили из своего укрытия и как он что-то закричал и схватился за автомат.
Не обращая на него внимания, Панфилов промчался рядом с кабиной и скрылся за корпусом машины. Шевчук с ужасом понял, что не успевает до выстрела добежать до кабины, и нырнул под капот.