Жил-был раз, жил-был два
Шрифт:
– Вы даже это забыли. Один из наших уборщиков принес. Очки он туда засунул.
Таншон повернулся к компьютеру:
– Я под каким именем записываю? Уолтер Гаффин или Габриэль Москато?
– Габриэль Москато.
Ромуальд внес данные.
– Кстати, тут у нас кого-то убили, – бросил он, поднимая нос. – В трех километрах отсюда, на берегу Арва. Говорят, жандармы выставили ограждение от лишних глаз и весь день обыскивали окрестности завода по переработке отходов. Еще говорят, что как раз выстрелы и вспугнули птиц, из-за чего вся история и приключилась.
– Да, я тоже слышал. Но мне известно не больше вашего. Я уже давно не жандарм.
Он
– Еще один, и последний вопрос. Скажите, вы помните тот раз, когда я приходил, двенадцать лет назад? Это было в апреле вечером, как сегодня, то есть поздно. Я у вас попросил журнал регистраций, чтобы выяснить имена клиентов, которые жили в гостинице в момент исчезновения моей дочери…
Ромуальд покопался в памяти и кивнул:
– Да, бумажный журнал. Реестр заездов и выездов. Бог ты мой, с теперешними компьютерами я уже давно от этого всего избавился… Кажется, я даже предложил вам бесплатно номер.
– Точно, пресловутый двадцать девятый. Вы помните, что было потом? Я хочу сказать, вы не знаете, я ушел той же ночью или утром? Или я спал здесь?
– Я уж и не припомню. Но…
– Но?..
– Вы же потом вернулись вместе с коллегами. Даже дважды, если мне не изменяет память. В первый раз из-за нашего уборщика Эдди.
Тот здоровый молодчик с бельевой тележкой, подумал Габриэль. Он кивнул, предлагая продолжить.
– У Эдди были кое-какие нелады с правосудием, но очень давно. Ну, это старая история, и мне бы не хотелось ее ворошить. Эдди – хороший работник, он делает свое дело и ничего не требует. Он достаточно намучился, и мы тоже, в некотором смысле.
Габриэль наверняка узнает больше подробностей из уголовного дела.
– А второй раз?
– Это было месяцев шесть-семь спустя, уже снег на улице лежал. Тогда моя жена дежурила. Она мне еще потом рассказывала, что вы ее расспрашивали как раз о том вечере, когда я вам отдал регистрационный журнал. Вы задавали ей вопросы об одном из клиентов, чье имя было в том журнале.
– Каком клиенте?
– Чего не помню, того не помню. Все же двенадцать лет прошло.
– Я хотел бы поговорить с вашей женой.
Он нацелил палец на дверь за спиной хозяина.
– Сожалею, но этим утром вы видели новую мадам Таншон. С Джеки мы развелись уже… уже довольно давно. Я не знаю, где она, у меня несколько лет не было от нее вестей.
Габриэль поблагодарил его и окончательно удалился. Оказавшись в номере семь, он поставил коробку у кровати и открыл спортивную сумку. Повертел очки, нацепил их, пошел посмотреться в зеркало. Уолтер Гаффин. Откуда он взял это имя? Уолтер Уайт, сказал Ромуальд. Персонаж сериала. Сам он скорее подумал бы о макгаффине Альфреда Хичкока – некоем загадочном или секретном объекте, описанном расплывчато и не имеющем реальной важности, кроме как в качестве предлога для создания данного фильма. Какие-то деньги, украденные в «Психо», секретные формулы в «39 ступенях», уран, спрятанный в бутылках из-под вина, в «Дурной славе». И пара попугайчиков-неразлучников в «Птицах».
Уолтер Гаффин…
Габриэль сел на кровать. В разговоре с Ромуальдом он не стал углубляться в историю с незнакомкой, чтобы не нанизывать вопрос на вопрос. Но в одном
Габриэль вдруг осознал сценарий, который постепенно начал складываться у него в голове. А вдруг сопровождавшая его женщина и была тем телом на берегу? Возраст, светлые волосы… Здесь разыгралась трагедия, способная в клочья разнести его память.
Светящиеся точки заплясали перед глазами. Низкий голос Поля гудел в ушах. Ты был опасен, ты всегда был borderline. Перед глазами снова возникла сломанная кость на рентгеновском снимке. С бейсбольной битой. Картины множились, и, когда он увидел себя самого, идущего по берегу реки то ли днем, то ли ночью, он вскочил, будто проснувшись от дурного сна. Нет, он не мог сделать ничего подобного. Конечно же нет. Кстати, он был в гостинице, когда началось падение скворцов…
Он подошел к мини-бару – единственному источнику питья в этом заведении, – выудил банку пива, но до этого залпом опустошил две крошечные бутылочки низкосортного виски. У него больше не было ни дома, ни жены, ни дочери, ни друзей. Осталась только дыра в голове размером со страусиное яйцо. Жюли наверняка была мертва – замучена, изнасилована, убита. Если уж сейчас он не имеет полного права выпить…
Ему захотелось закурить. Мозги проклятущие! Завтра он выбросит пачку сигарет из бардачка во избежание дальнейших соблазнов. Ни за что он не станет курить. Уставился на коробку, выданную Полем, достал оттуда пачку бумаг, поискал блокнот, куда вносил заметки о ходе дела, не нашел. Естественно, иначе все было бы слишком просто. Но если он в рамках расследования возвращался в гостиницу через шесть или семь месяцев после исчезновения и если он обнаружил нечто примечательное, информация наверняка осталась в досье.
Это нагромождение фактов и протоколов было одновременно и раем и адом. Светом, который позволит склеить воедино кусочки его памяти, но также и мраком, который разъест зияющие раны у него внутри.
Он сделал глубокий вдох, словно перед бесконечной задержкой дыхания, и приступил к чтению.
Габриэль печально разглядывал портрет Жюли, отпечатанный на листовке.
Разыскивается девушка семнадцати с половиной лет, рост 1,63 м, телосложение худощавое, спортивного вида, длинные темно-русые волосы, глаза синие. Носит золотое кольцо в правом ухе и серебряную подвеску в виде книги на шее…
Книги… Она так их любила, особенно детективы. Читала их с тринадцати лет; темные корешки выстраивались на стеллажах, сделанных отцом. Она всегда говорила, что расследование напоминает шахматную партию: каждый из противников пытается предвосхитить ход другого. Габриэль спросил себя, как теперь выглядит ее комната. Сохранила ли ее Коринна нетронутой после всех этих лет, или же Поль убедил ее избавиться от воспоминаний? Как проходил их развод? Без сомнения, в боли и страдании двух раздавленных людей. Трудно поставить крест на более чем двадцати годах совместной жизни. Невозможно превозмочь чудовищную трагедию исчезновения единственной дочери. Их семья распалась навсегда.