Жилец
Шрифт:
— Наверное, это вчерашняя авария так на него подействовала!
— Надо срочно вызвать полицию.
Чуть позже к подъезду дома подкатили полицейская машина и карета «скорой помощи».
Водитель полицейского автомобиля протянул месье Заю руку — они были давними приятелями — и проговорил:
— Похоже на то, что вы сдаете свои квартиры одним самоубийцам.
— Ну кто бы мог подумать! — жалостливо воскликнул месье Зай. — И я только что отремонтировал этот навес!
Тем временем двое санитаров
— Что это за маскарад? — ворчливым тоном спросил он. — Он специально так разоделся, чтобы наложить на себя руки?
Неожиданно все собравшиеся — доктор, полицейские, санитары и все соседи — застыли в недоуменном молчании — тело чуть шевельнулось. Приоткрылся рот, из которого вытекла тоненькая струйка крови. Челюсть чуть сдвинулась книзу и вслед за этим послышалось:
— Это не было самоубийством… Я не хочу умирать… Это убийство…
Месье Зай печально улыбнулся.
— Несчастный молодой человек — он просто бредит.
Доктор снова покачал головой, чувствовалось, что с каждой минутой он испытывает все большее омерзение от всей этой сцены.
— Надо же, как он вовремя подумал о том, что хочет жить. Когда человеку хочется жить, он не выбрасывается из окна.
На сей раз уже с чуть большим трудом Трелковский все же произнес:
— Говорю вам, что это не самоубийство… Меня вытолкнули… Я не выбрасывался из окна…
— Ну ладно, ладно, — сказал доктор. — Это убийство.
Полицейские рассмеялись, а один из них проговорил:
— Ну да, конечно, он выбросился из окна, потому что случайно забеременел.
Доктору явно не понравилась подобная шутка. Он сделал знак санитарам, чтобы те уложили тело на носилки.
С неожиданным пылом Трелковский отпихнул их от себя.
— Я запрещаю вам прикасаться ко мне! — истерично завопил он. — Я вам не Симона Шуле!
Ему даже удалось подняться на ноги — несколько секунд он стоял, пошатываясь, но потом все же обрел равновесие. Ошалевшие свидетели этой сцены не решались вмешиваться.
— Вы надеялись на то, что все произойдет именно так, как вы рассчитывали, — категорически заявил Трелковский. — Полагали, что все у вас пройдет чисто, ровно и гладко. Так вот, вы ошибались. Я выведу вас на чистую воду! Я не совершал самоубийства. Я не Симона Шуле. Это было убийство злодейское убийство. Смотрите, любуйтесь — вот она, моя кровь.
Он сделал паузу и плюнул на землю.
— Да, это моя кровь, и я пачкаю ею ваш двор. Но я пока еще не умер. Не так–то просто вам будет убить меня!
Теперь он уже рыдал, как дитя. К нему приблизились доктор и оба санитара — движения у них были замедленные, неловкие.
—
— Не прикасайтесь ко мне, — снова заорал Трелковский. — Знаю я, что скрывается у вас под этими белыми халатами. Вы презираете меня, и ваша белая машина тоже презирает меня. Вам никогда не отмыть ее от всего того, что я принесу с собой. Вы все — просто шайка убийц! Подлых убийц!
Пошатываясь, словно пьяный, он направился в сторону арки внутреннего двора. Его по–прежнему со всех сторон окружала толпа соседей, расступавшаяся перед ним, освобождая проход, в ужасе взирая на него, словно перед ними было самое настоящее привидение. Перемежая смех с плачем, Трелковский махал на них изрезанной стеклами левой рукой — брызги крови летели во все стороны.
— Я вас случайно не запачкал? — спросил он. — Ах, извините, понимаете ли, это моя кровь. Надо было вам сначала высосать из меня ее всю, вот тогда бы я вас не испачкал. А вы забыли это сделать, так ведь?
Следуя за ним на дистанции, толпа также зашла в подъезд дома. Полицейский вопросительно посмотрел на врача: следует ли им силой усадить его в «скорую помощь»?
Доктор покачал головой.
Кровь, смешанная со слезами, клокотала в горле Трелковского.
— Только попробуйте помешать мне говорить! — закричал он. Голос его сорвался, но тут же зазвучал снова, уже на более высокой, пронзительной ноте. — Убийцы! Гнусные убийцы! Ну, теперь–то уж я вволю пошумлю! Такой скандал вам закачу, что надолго запомните! И только попробуйте меня успокоить! С таким же успехом можете брехать на стену — мне все это будет совершенно безразлично!
Он начал плеваться во все стороны, густо орошая каждого, кто приближался к нему, кровавой слюной.
— Убийцы! Ну, убейте меня, убейте, только чтобы я замолчал! Но я кое–что оставлю после себя, чтоб получше меня запомнили, будьте уверены!
Все так же пошатываясь, он добрел до лестницы; вцепился в перила и поставил ногу на первую ступеньку. Соседи постепенно приходили в себя сейчас они стояли прямо у него за спиной.
— Не подходите, а то всех перемажу! — Он плюнул на них, и они поспешно отскочили назад.
— Будьте осторожны, а то перепачкаете свои воскресные наряды! А почему бы вам не разойтись по квартирам и не надеть там свои красные одежды — ведь это ваша рабочая одежда, одежда убийц! А так пеняйте на себя — кровь сразу будет бросаться в глаза. А ее трудно потом отчистить, или вы не знали этого? В последний раз у вас все вышло несколько проще, но я вам не Симона Шуле!
Наконец Трелковский добрался до первой лестничной площадки. Там плюнул себе на ладонь и размазал ее по двери слева от себя.