Жили два друга
Шрифт:
– Отчего плохо бомбили? Отчего оставляли на поле боя непораженные цели? Оттого что гордости у нас настоящей мало.
– А ты-то сам знаешь, что такое настоящая гордость? – спросил тогда насмешливо Сашка Рубахин.
Чичико ударил себя в грудь кулаком и закричал:
– Я кинязь. Кинязь, понимаешь? А какая у кинязя кровь в жилах течет? Гордая, голубая, понимаешь? У меня дед был кинязь, отец кинязь, и я сам кинязь!
Но неугомонный Рубахин, знавший, что родители Чичико были разорившимися крестьянами, с убийственной иронией произнес:
– Сколько же у тебя было движимого и недвижимого имущества, князь
– Нет, не только, – нашелся озорной Белашвили. – Зачем две козы, и только? Был еще и один ишак, и назывался он Сашка Рубахин.
Все собрание так и грохнуло смехом, но за Чичико осталась навсегда кличка «Князь».
Линия фронта осталась позади, и шапки черных зенитных разрывов на время перестали чернить слепящее чистое небо. Но Демин, не доверяя обманчивой тишине, методично посылал своему воздушному стрелку команды по СНУ.
– Леня, за хвостиком повнимательнее, за хвостиком.
– За хвостиком чисто, – бодро отвечал Пчелинцев.
Уже пятнадцать минут шли они за линией фронта, углубляясь во вражеский тыл. Как и было условлено, здесь их догнали истребители сопровождения. Девятка остроносых ЯКов прошла над строем ИЛов, дружески покачивая плоскостями. А еще через несколько минут Чичико Белашвили со своей головной машины увидел то, что требовалось обнаружить и атаковать.
– Внимание! – оповестил он ведомых. – Впереди.
Чуть-чуть привстав на какие-то секунды на своем пилотском сиденье, привстав ровно настолько, насколько позволяли привязные ремни, Демин увидел массив зеленого хвойного леса, терявшуюся за ним железную дорогу и вереницу камуфлированных товарных вагонов. На маленькой станции сгрудились пять эшелонов: четыре пустых и один с химическими баллонами. Четыре ложные цели и одна настоящая. Строй самолетов начал ломаться. ИЛы вытягивались в одну волнистую линию, именовавшуюся на летном наречении «змейкой». Это был более удобный для атаки строй, чем клин звеньев, в котором до этого летели штурмовики. В таком строю лучше просматривалось поле боя, лучше было атаковать цель и перейти к обороне, если бы появились «мессершмитты».
Сквозь стекла очков в струйных колебаниях нагретого солнцем воздуха Демин увидел разбегающиеся запасные пути, черные стрелки, путевую будку обходчика и забросанные сломанными еловыми ветками крыши вагонов. Он вспомнил, что по условиям задания при сильном зенитном противодействии они должны были только раз атаковать цель и, если эта атака результатов не даст, вторую производить только по команде ведущего. Право оценить обстановку и принять решение предоставлялось лишь одному – Чичико Белашвили. Если даже атака не принесет результата, Чичико должен возвратиться на аэродром, потому что другая, свежая эскадрилья пойдет на эту цель, получив от него подробную информацию.
Так было задумано на земле, но совсем не так получилось в воздухе…
Двенадцать ИЛов с грозной медлительностью заходили на цель, радуясь чистоте неба. «Где же оно, это сильное противодействие?» – насмешливо подумал Демин, ставя машину в левый крен, чтобы получше рассмотреть цель во время холостого захода. Лес с высоты трехсот метров казался безлюдно-тихим. И вдруг он выплеснул в небо ливень свинца. Показалось, что от островерхих макушек сосен потянулись к самолетам оранжевые, красные и желтые трассы, косо перечеркнув милое, радовавшее глаз небо. Внизу забухали зенитные установки средних и крупных калибров. Неприветливые шапки разрывов стали окружать машины. СПУ донесло взволнованный голос Пчелинцева:
– Командир! Машина Филатова горит!
– Понял! – рявкнул со злостью Демин. – Они выпрыгнули?
– Нет. Падают на лес.
– Проклятие! – выругался Демин и тотчас же окликнул пилота последней замыкающей машины, молоденького, недавно пришедшего в их полк лейтенанта Филатова, окликнул не по коду, а просто, по-человечески, с отчаянием и болью в голосе:
– Ваня как меня слышишь? Сбивай пламя скольжением, пытайся уйти за Вислу.
– Старшой, у меня рули заклинило, – донесся слабый всплеск голоса с горящего самолета. – Теряю высоту… погиба… – И в наушниках смолкло.
А потом печальный голос Пчелинцева уточнил:
– Командир, они упали на лес и взорвались!
– А-а, – простонал Демин, словно пытаясь отмахнуться от горькой вести, как от назойливого видения.
Самолеты заходили на цель, и было уже их одиннадцать, а не двенадцать.
Под обломками двенадцатого лежали тела голубоглазого молоденького летчика Вани Филатова и его девятнадцатилетнего стрелка Жени Ремина. Две расплющенные кабины, два искалеченных мертвых тела, вечером две похоронных, отправленных из штаба по разным адресам, но с одной трагической вестью: ваш сын героически погиб за Родину, освобождая польскую землю от фашистских захватчиков. Печать и подпись начальника штаба.
Но самолетов оставалось одиннадцать, и они уже начали атаку. «Змейка» вытягивалась вдоль железнодорожных составов и, не обращая внимания на зенитный огонь, которым, казалось, было заполнено все небо, приступала к тяжелой и опасной работе и остановить эту работу ничто уже не могло. Самолеты продирались сквозь разрывы, как через степу плотного ливневого дождя. Демин увидел, как свалился в крутое пике самолет Чичико Белашвили и его крылья осветились красными вспышками пулеметно-пушечных очередей. По земле рядом с крышами одного из составов побежали фонтанчики земли, взметнувшейся от разрывов. «Эх, Чичико, Чичико, – усмехнулся про себя не без горечи Демин, – промазал ты начисто». – Маневрируя в зоне огня, Белашвили выводил свой самолет из пикирования, а следом за ним шли в атаку второй, третий, четвертый самолеты. Машина Демина ринулась на станцию по счету девятой. Сбив на лоб очки – он всегда это делал при атаке, – старший лейтенант отдал от себя ручку, и пестрая, полосатая земля с гривой леса, разрезанного сеткой железнодорожных путей, заполнила смотровое окно фонаря. Он прочесал длинной пушечной очередью крыши второго эшелона, но это ни к чему не привело. От вагонов брызгами разлетались щепки, и только. Ни одного языка огня, ни одного взрыва.
– Леня, как легли бомбы? – окликнул он стрелка и услышал в наушниках разочарованный голос:
– С перелетом, командир. Все до одной.
– Ах, дьявол! – Выводя самолет из пикирования, Демин вдруг заметил, что с крыш среднего состава, стиснутого с обеих сторон другими, отчаянно палят пулеметы. Он даже разглядел маленькие черные фигурки фашистских солдат, суетившихся на двух открытых платформах у огневых установок.
– Леня, дай-ка по ним, по тем, что палят с эшелона! – приказал он тотчас же.