Жили по соседству
Шрифт:
И получилось, что, сами о том не ведая, привезли они с собой в Церковную нечто никогда здесь не виданное и небывалое. Как-то, возвращаясь поздним вечером с работы, Федор Иванович услышал отрывок разговора двух хозяек.
– Даже не поймешь, что за люди. Идет на работу - бреется, спецовка на нем чтобы всегда была чистая, с работы придет - вымоется, оденется в костюм и за книжку берется, а то в кино идет.
– Мой-то что учудил! С клопами и тараканами войну затеял! Порошка какого-то добыл и давай сыпать. Кровать
Услышав такой разговор, Федор Иванович усмехнулся, но вечером за шахматной партией до ссоры поспорил с одним из товарищей-ленинградцев.
– Скорее бы с монтажом развязаться да к Исаакию!
– вздохнул тот.
– Неплохо бы!
– вырвалось у Федора Ивановича, но, подумав, он сказал: Оборудование мы смонтируем, а на кого оставим?
– Это уж не наша забота. О кадрах пусть другие думают.
– Для такого завода высокая производственная культура нужна.
– Тебе-то что? На Путиловском культуры хватит.
– А здесь что будет?
– Нас это не касается. Наше дело - временная командировка. Сказать по правде, надоела мне эта Церковная хуже горькой редьки!
– И завод?
– Плевать я хотел на Церковную!
– И на завод плевать?
– Если он в Церковной, то и...
– То и на него? Так!
Оставив партию шахмат недоигранной, Федор Иванович поднялся и молча вышел, хлопнув за собой дверью.
С этого дня у него появился интерес к Церковной и к окружавшей его жизни.
Бескультурья вокруг и впрямь хватало. Водилось оно и в избах старожилов, и в бараках строительных рабочих, и даже в новом, только что выстроенном клубе.
Раньше с квартирной хозяйкой и ее детьми Федор Иванович почти не разговаривал: был вежлив, приносил ребятам гостинцы - и только. Теперь его заинтересовал быт семьи... Как-то вечером он разговорился с молоденькой дочерью хозяйки Анютой.
Она сидела на кухне и проворно шила. Свет небольшой керосиновой лампы блестками рассыпался по ее белокурым волосам.
– Что это вы мастерите?
– спросил Федор Иванович.
– Всегда я вас за шитьем вижу.
Девушка смутилась и спрятала под стол работу.
– Так, Федор Иванович, пустяки...
– Секрет?
– Не секрет, а просто вам смешным покажется.
– Работа смешной не бывает.
– Ваша работа, конечно, не смешная, а очень даже серьезная, а моя вовсе глупая... Даже сказать стыдно: куклу шью... У нас многие женщины и девушки этим занимаются. И бабушка шила, и мама...
– Почему же вы думаете, что это пустяк? Сделать игрушку для ребенка хорошее дело.
Взяв со стола ножницы, Федор Иванович машинально повертел их в руках. Это
– Давайте я их вам починю. На другой день принес ножницы. Остро наточенные, скрепленные, отшлифованные, они сверкали, как новые.
– Большое вам спасибо, Федор Иванович! На этот раз, беседуя с Анютой, Федор Иванович успел рассмотреть не только ее пышные волосы, но и глаза, большие, карие и, как показалось ему, грустные. Вспомнил: и песни Анюта пела всегда печальные. Чаще всего про бедную девушку.
Хороша я, хороша, Да плохо одета. Никто замуж не берет Девушку за это.
Грустная и вместе с тем глупая песня. Грустное редко бывает глупым, а тут так. Не оттого ли, что звучала в этой песне отжившая свой век, ставшая нелепостью правда?
– Завтра в клубе кино будет. Пойдемте со мной, Анюта?
– Ой, что вы!..
– Не хотите со мной идти?
На личике у Анюты румянец, на глазах слезы.
– Хочу, но... как же я пойду?.. Нет, не пойду!
– Почему?
– Вы вон по-городски одеты, а мне одеться не во что. Как есть деревенская, юбка, кофтенка да маринетка старенькая.
– Вот беда! Зато у вас душа хорошая.
– Какая у меня душа! Я ведь вовсе малограмотная...
– Грамоте научиться недолго.
– Кто же меня учить станет?
– Я!
Это "я" вырвалось у Федора Ивановича само собой. Но не было потом в его жизни случая, чтобы он о том пожалел.
И еще было...
В самый день пуска завода, когда Федор Иванович вечером возвращался домой с торжественного собрания, он рассмотрел в темноте стоявшую у калитки девушку.
– Пустили, Анюта!
– весело сообщил он.
– Теперь нам, монтажникам, делать больше нечего.
– В Ленинград уедете?
– тихо спросила она. Стояла пора, когда отцветали яблони. Темное южное небо, усеянное частыми мерцающими звездами, казалось совсем близким. С полей веяло пряным запахом весенних трав. И напоминало это Федору Ивановичу совсем другое, далекое: белые ленинградские ночи, застывшую широкую гладь Невы, бесчисленные огни великого города... Где лучше - сказать невозможно, но не в том главное: где счастье искать? Анюта всхлипнула.
– Завод пустили, а... наш дом сносить будут!
– Тут школу поселковую станут строить, - объяснил Федор Иванович.
– За дом заплатят, а участок под застройку выше отведут, там, где семейным рабочим дома строят...
Неожиданно девушка заплакала горько и неудержимо, прижавшись лицом к рукаву Федора Ивановича. Совсем не о доме плакала она! Понял это Федор Иванович и утешил Анюту как мог: расцеловал ее мокрые глаза и щеки.
– Никуда я от тебя, Анюта, не уеду... Дорогая моя, любимая!.. Сам сказать об этом собирался, да как начать, не знал...