Жилплощадь для фантаста
Шрифт:
– Хы!.. Дыбой... Ручишки-то как верви теперь вьются. Хоть туды, хоть сюды...
– Скотина!
– закричал Федор.
– Гы!
– Сам на дыбу пойдешь!
– крикнул и Захарья Очин-Плещеев.
– Старался... умаешься тут, - испугался палач.
– Ладно. Открывай. Посмотрим, что можно сделать.
– Федор щелчком пустил потухшую сигарету в угол, где все еще лежал пристав.
– Сбегет...
– прошептал один из двух писарей.
– У меня не сбегет, - пообещал Федор и повернул говорившего лицом к свече, слегка пригнул. Нет, лицо незнакомо, перекошено, искажено гримасой. Второй сам,
– Не знаю, - сказал Федор.
– А тот кто?
– Он кивнул в угол.
– Не прогневи!
– взмолился боярин - Бес попутал!
– Ну-ну!
– Тоже Федька Приклонов. Собака! Два их, два... Пытать прикажешь?
– Помогать будет, - определил Федор.
– А вообще-то их три! Три Федьки Приклоновых.
– Мать, пресвятая богородица!
– завопил 3ахарья, опричный боярин. Спаси и помилуй!
Федор нагнулся к боярину, поднес к своему лицу свечу.
– Похож, князь?
– Нечистая сила!
– заорал Очин-Плещеев, - Сегодня на Приклонова, вчерась на Гниду 3аременного!
– Работа такая, - пояснил Федор.
– Будешь похож. Ну что, охлынул? Жила в тебе слабая, князь.
– Господи, спаси... господи, спа... господи...
– Ладно. Пора. Кто будет записывать?
– Худородный писаришко...
– вылез из-за спины один из двух, видно побойчее.
– Вот и пиши!
– Приказуй... свят, свят, свят!
Второй тоже взял перо, но оно у него в руках ходило ходуном.
– Чтоб вас...
– озлился Федор.
– Открывай!
– Преблагой царь!
– неожиданно завопил третий из угла н поднялся.
– Ты хорошо делаешь, что наказуешь изменников по делам их!
– Преблагой, преблагой!
– согласился Федор и приказал: - Иди за мной. Вины вычитывать будешь. Да открывай же!
Палач засуетился возле двери, загремел запорами.
– Взглянуть бы, - осмелился опричный боярин Захарья Очин-Плещеев.
– Дойдет очередь, увидишь, - пообещал Федор.
– Видит Бог!- взмолился боярин.
– Прегнуснейшие, богомерзкие и кровожадные падут! Как по Малютиной сказке в Подгорецкой посылке Малюта отделал полторы тыщи ручным усечением, а из пищали отделано пятнадцать!
– Открыл?!
– в крайнем нетерпении крикнул Федор, не обращая внимания на слова боярина.
– Во, - сказал палач.
– Вылеживается. Дыху у него мало.
В тусклом свете нескольких факелов Федор увидел лежавшего на полу человека в окровавленных лохмотьях. Поза его была нелепой, неестественной. Он был в беспамятстве. Втащив в пыточную слабо сопротивлявшегося пристава, Федор притворил за собой дверь, наклонился над тем, кто еще недавно был человеком, пробормотал:
– Федя... Что они с тобой сделали? Не успел, не успел...
– Быстро определив на ощупь точки акупунктуры, которые отвечали за общее состояние организма, он пальпацией (надавливанием пальцами) попытался привести Приклонова в чувство. Это долго не удавалось. Тогда он начал ощупывать вывернутые в суставах руки, ловко вправил все вывихи, поглаживанием срастил несколько переломов. Выяснять, что произошло с внутренними органами, не хватало времени, да и дело это было сложное. Приклонов, наконец, пришел в себя. Он слабо застонал, промычал что-то, узко, щелочкой открыл глаза.
– Очнись, Михайлов сын, - попросил Федор.
– Уходить отсюда надо.
– Все, - простонал Приклонов.
– Отходил свое...
Федор снова занялся точками акупунктуры, по особому надавливая на них, поглаживая, массируя. Пристав, сгорбившись на полу чуть поудобнее, одним глазом наблюдал происходящее. Чудо! Чудо! Господи, спаси и помилуй!
Приклонов уже мог стоять, но вид его все еще был ужасен.
– Иди, Михайлов сын... иди... Там тебя будут ждать.
– Ты кто?
– спросил хрипло Приклонов.
– Я - ты.
Приклонов внимательно посмотрел в лицо Федору. Запомнить своего спасителя. И отшатнулся.
– Наваждение!
– Я - Федор Михайлович Приклонов.
– А я?.. Бес меня путает!
– И ты - Федор Михайлович Приклонов. Иди. Пора.
Он приоткрыл дверь пыточной. Та ржаво заскрипела. Палач спал стоя, только цепь валялась на полу. Писари тонко посвистывали носами.
– Вверх по лестнице, - сказал Федор, - по коридору, затем по каменной винтовой лестнице, снова по коридору... Держись рукой стены. Как только камень перейдет в бетон, ты у своих. Понял?
– Бетон?
– переспросил Приклонов.
– Бетон, бетон. Поймешь, все поймешь. Прощай, Федор, сын Михайлов. Может, и встретимся еще...
– Храни тебя господь...
– сказал Приклонов и, пошатываясь, начал взбираться по каменным ступеням. Он еще ничего не понимал, кроме одного: пыточная осталась позади.
Федор хлопнул дверью. В сводчатой комнате проснулись, испуганно, тягостно.
– Молчит что-то богомерзкий...
– начал было Захарья Очин-Плещеев, и тут в пыточной раздался крик. Мороз прошел по коже у палача.
– Лютует шибко. Послабже бы надо.
В пыточной пристав Приклонов вычитывал вины. Федор, приподнятый на дыбе, закричал:
– Будьте прокляты, кровопийцы, вместе с вашим царем!
Пристав Федька, шибко удивленный тем, что этот оказался на дыбе, но не привыкший особенно размышлять, да еще вдруг почувствовавший, что всемогущий - черт ли, дьявол ли!
– находится в его руках, сразу сообразил, что ему делать.
– Опричь кого замышлял злодейство?!
– Неоправданно историей! Глупо! Дико! Будьте людьми!
– Федор кричал так, что его слышали в сводчатой комнате. Писцы заскрипели перьями.
– Ну завел...
– зевнул Захарья Очин-Плещеев.
– Каждый день одно и то же... Эка невидаль!
Пристав Федька озверел. То кнут, то раскаленное железо появлялись в его руках. Федор иногда проваливался в яму беспамятства, но лишь на мгновение. Страшная мысль пришла ему в голову...
Он многое, многое знал. Ведь у него в своем времени была отличная историческая библиотека. Читал Федор и Скрынникова, и Соловьева, и Ключевского, и переписку Грозного с Курбским, и многое другое, даже "Ономастикон" Веселовского. Из "Ономастикона" и узнал, что обязательно встретит здесь Приклонова и того, другого - пристава. Знал, что к концу царствования Ивана Грозного разорится Центр и Северо-запад Руси. Знал, что население Руси сократится втрое. Обезлюдеют сельские местности. В Московском уезде будут засевать только одну шестую пашни. В Новгородской земле - одну тринадцатую. Села и деревни превратятся в кладбища. Все знал и хотел сказать: остановитесь!