Житие мое. Трилогия
Шрифт:
Часть четвертая. Шорохи и шепоты
«Жизнь похожа на игру в бильярд. Лузу не видно, катишься вроде бы сам, а потом — оп! Попал…»
Глава 1
Я никогда не увлекался чтением биографий знаменитых боевых магов, но слышал мнение, что все они в своей карьере имели внешний побудительный стимул. Обычно наш брат как — то находит компромисс между природными инстинктами и разумной возможностью их удовлетворить (если с первого раза не влипает по — крупному), после чего достигает некоего равновесия с бытием. Люди ко всему привыкают, даже к склочным, драчливым, злопамятным и бессердечным черным магам, и жизнь
Так вот, никакого такого голоса никто не слышит. У меня все началось вполне буднично, с похорон.
Пришла телеграмма из дома. Это было странно, поскольку корреспонденции я не ждал: в начале лета Джо два раза писал мне, предлагал приехать, но я отболтался, сославшись на новую работу. Неужели он решил попробовать еще раз?
Телеграмма была составлена без попыток сэкономить на знаках препинания (наверняка ее отправляла мать), в ней очень аккуратно сообщалось, что дядя Гордон умер. Похороны через два дня. Не то чтобы это событие казалось невероятным, все мы смертны, просто непонятно было, почему сейчас? Прошлым летом старичок выглядел довольно бодро, а маги вообще долго живут. Сильно горевать черные в принципе не способны, да и какой смысл — все мы где — то там рано или поздно встретимся. Другое дело, что я связывал с дядей кое — какие планы, и все их предстояло менять. И вот еще: согласится ли шеф Харлик рассказать мне то, что обещал выяснить для него?
В таком философском настроении я пришел на работу, едва ответил на приветствия и уселся медитировать над бумажками. Все чертежи были закончены еще неделю назад, расчеты проверены и перепроверены, а изготовление узлов контролировал лично Карл, мне было скучно и очень хотелось последовать примеру Полака — уединиться где — нибудь и вздремнуть. Наверное, со стороны это производило впечатление мрачной отрешенности.
— Что — то не получается? — забеспокоился Йохан.
— Да нет, — отмахнулся я, — у меня дядя умер.
Зря я ему это сказал. Белый принялся квохтать вокруг меня, и через минуту о случившемся знал весь офис. Причем смерть незнакомого человека огорчила их больше, чем меня, знавшего его всю жизнь.
Полак постановил, что мне надо срочно взять отпуск и ехать на похороны. Похороны мне были пофиг, но отпуск я хотел. Лето ведь!
— Но как вы здесь без меня? — Хотя бы для вида следовало поломаться.
— Семья превыше всего! — сурово оборвал меня босс. — Модель работает, дело только в монтаже, а с этим мы разберемся.
Отлично! А если у них опять что — нибудь не получится, я буду далеко и под раздачу не попаду.
Чтобы прибыть на место вовремя, мне нужно было уехать прямо сейчас. По ходу выяснилось, что билет на краухардский экспресс остался только один, в купе класса «люкс», за дикие сто двадцать крон, правда, с обедом. Я облегченно вздохнул, а кассир удивленно дернул бровью. Что непонятного? Ну схватил бы я от жадности билет в плацкарте, тогда пса — зомби пришлось бы оставить в Редстоне, и кто знает, как долго продержались бы наложенные мной реанимирующие заклятия. Вернуться и обнаружить, что город на карантине, было бы… неприятно.
В поезд Макс попал на раз плюнуть — под видом тюка с мехом (просто невероятно, как плотно можно упаковать животное, когда оно не сопротивляется), а перед нужной станцией достаточно было просто выкинуть его в окно. Стремительно собрав вещи, я уже на следующее утро сидел в экспрессе, следующем по направлению к Краухарду. На похороны я успевал тик в тик.
И снова туман, пустая платформа, но кое — что изменилось, да. Никто не сможет сказать, что черный маг отнесся к смерти родственника пренебрежительно! Я поправил лацкан нарочито светлого, без единой черной нитки, пиджака модной в этом сезоне бежево — клетчатой расцветки с немного неуместным ярко — красным галстуком. Дань традиции! Черный цвет, равно как и белый, в Краухарде не считается траурным. Раньше этим вопросом никто не заморачивался, но в конце концов народ остановился на багрово — красном. Нарядно, практично, кроме того, красный являлся символом чистой смерти, то есть не оскверненной прикосновением потустороннего тела (кто видел гулей, тот поймет). Но щеголять траурными цветами было не принято. Дань уважения отдавали, устраивая пышные поминки и беря под опеку родственников покойного (в первую очередь несовершеннолетних детей), особые права получали также домашние животные (лошадь, собака или кошка). И что характерно: если с последним никто не спорил, то краухардские поминки служили любимым поводом для анекдотов. Все из — за того, что приезжие часто путали их со свадьбой — внешне разницы почти никакой, разве что песни другие и сладкого на столе нет. А что в этом странного? И то, и то — события, требующие от родственников известного оптимизма. Я вот, например, всегда искренне не понимал популярности у белых траура и печали — скажите, какому нормальному человеку понравится, что его близкие рыдают и рвут на себе волосы? Только извращенцу! Какой смысл вообще такого хоронить… Близких родственников у дяди Гордона не было, по крайней мере, никто о них не знал, скотину деревенский алхимик отродясь не держал, так что из всего списка оставалась только пьянка. На что, собственно говоря, я и рассчитывал.
Проникшийся чувством момента проводник в перчатках вынес на перрон большой кожаный чемодан с маленькими железными колесиками. Я дал ему крону.
— Ох, Томас! — всплеснула руками мама. — Какой ты красивый!
— Здравствуйте, — скромно поздоровался я, давя самодовольную улыбку.
Джо чесал в затылке, решая, куда пристроить такой шикарный чемодан.
— Да бросай ты его сзади, — решил я его колебания. — Потом заклинанием почищу.
Главное, чтобы внешний вид сохранился до полудня, то есть до того момента, когда приглашенные на поминки гости еще способны что — то замечать. Успехи ученика делают честь его наставнику!
В последний путь Гордона Ферро провожали всей долиной. К выносу тела мы успели вовремя, по утреннему холодку прогулялись до кладбища, подождали, пока клирик выполнит все необходимые для окончательного упокоения ритуалы, и бросили на гроб по щепотке соли. Я выглядел как ходячая реклама пользы образования и даже сумел толкнуть речь о благодарности к своему первому учителю. Собравшиеся понятливо покивали и пустились в обратный путь, к столам, накрытым на машинном дворе прямо под открытым небом. Зазвучали первые песни, кто — то начал выбивать на бубне зажигательный ритм, в руках самой красивой девушки деревни, дочери старосты, появился вымпел, символизирующий похороны черного мага. Уличные гуляния тоже входили в традицию: какое бы божество ни решало теперь судьбу покойного, оно должно знать, как много родственников он облагодетельствовал, и принимать их мнение в расчет.
Поминки дяди Гордона прошли с огоньком: поднимались тосты и слышались пожелания: «Удачи старому перечнику, куда бы он ни попал», некоторые, особенно желчные, вспоминали, что старик свалил в лучший мир, не починив им какую — нибудь важную штуку (этих я брал на заметку — исполнять обещания покойных родственников считается хорошим тоном). В целом народ был настроен оптимистично и в отношении дядюшкиной души, и в отношении собственного будущего — кто — то ведь должен был заменить покойного алхимика. В мой адрес звучали предложения занять освободившееся место, но я отговаривался тем, что еще учусь. Традиция была соблюдена в лучшем виде.
Мой сосед по столу увлекательно описывал проказы и неприятности, в которые дядя Гордон влипал по молодости лет. С образом желчного и педантичного алхимика эти приключения вязались слабо.
— Кстати, а почему гроб закрытый был? — поинтересовался я.
Сосед кхекнул:
— Ну дык он же внезапно, на улице помер. Зверьки тело маленько объели.
Странно. Вокруг дядиного дома всегда стояли заклинания, отвращающие мелкую живность, — мохнатых соседей алхимик не любил.
— А где он умер?