Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Том I. Январь
Шрифт:
По-прежнему подавая многим верующим благодатные исцеления и содействуя благоустройству и спасения многих чудным даром своей прозорливости, преподобный Серафим начал теперь предрекать и о своей близкой кончине. Преподавая иным последние наставления, он упорно твердил: «Мы с тобою более не увидимся»; иным монашествующим лицам, а также мирянам рекомендовал впредь входить во все распоряжения и заботы о своем спасении самим, замечая, что они никогда более не увидятся и прощаются навсегда, и прося их молитв о себе. Часто видали святого старца за это время в сенцах около келии на приготовленном для него по его просьбе гробе, где он предавался размышлениям о загробной жизни, нередко сопровождавшимся горьким плачем. О том же он полунамеками, а иногда и прямо говорил
– Ослабеваю я силами, живите теперь одни, оставляю вас Господу и Пречистой его Матери.
Некоторые просили у угодника Божиего благословенья навестить его еще предстоящим Великим постом в Сарове, но он отвечал:
– Тогда двери мои затворятся, вы меня не увидите.
И по телесному виду стало очень заметно, что жизнь преподобного Серафима быстро угасает, но духом он еще более прежнего бодрствовал. Намекал он о своей близкой кончине и ближайшим друзьям и сподвижникам своим, например блаженному иеромонаху Тимону, верному ученику своему, подвизавшемуся в Надиевской пустыни, причем преподал ему последние душеполезные наставления.
– Сей, – повторял он ему, – сей, отец Тимон, данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей и на камне, сей при пути, сей и в тернии, все где-нибудь да прозябнет, и возрастет, и плод принесет, хотя и нескоро. И данный тебе талант не скрывай в земле, да не истязан будешь от Господина своего: но отдавай его торжникам, – пусть куплю дают.
За четыре месяца до блаженного преставления преподобного Серафима, в августе 1832 года, его навестил в его пустыни преосвященный Арсений, епископ Тамбовский (впоследствии митрополит Киевский). Осмотрев Саров, владыка подробно осмотрел и пустынь Серафимову, его убогую келию, причем побывал и в том небольшом между стеною, кельей и печкой помещении, где угодник Божий часто подвизался в молитвенных трудах и куда едва мог войти один человек, оставаясь там в стоячем или коленопреклоненном положении, ибо присесть или облокотиться нельзя было там никак. При этом святой старец поднес преосвященному в подарок «от убогого, грешного Серафима» четки, пук восковых свечей, обернутых холстиной, сосуд с красным вином и бутылку с деревянным маслом. Преосвященный, радушно приняв приношение, не понял его значения; но последствия показали ему, что подвижник Божий прикосновенно предвозвещал ему о своей близкой кончине и предназначал вино, масло и свечи для своего поминовения, о каковом он просил преосвященного и словесно; впоследствии преосвященный Арсений в точности исполнил желание святого старца, холстину и четки оставив у себя, а прочее употребив на поминовение на заупокойной литургии о преподобном Серафиме.
Своему келейнику преподобный неоднократно говорил, намекая на свою близкую кончину:
– Скоро будет кончина!
Одному из Саровских старцев преподав наставления, он приказал дунуть на свечку и, когда та погасла, сказал:
– Вот так и я погасну.
Незадолго до кончины преподобный поручил послать некоторым близким ему лицам письма, призывая их к себе в обитель, а другим, кои не могли поспеть к нему, просил после смерти своей передать от него душеполезные советы, прибавляя в объяснение сего поручения:
– Сами-то они меня не увидят!
Пред наступлением 1833 года преподобный отмерил себе могилу сбоку алтаря Успенского собора. За неделю до своего преставления, в праздник Рождества Христова, он был на Божественной литургии, причащался Святых Христовых Таин, беседовал со строителем обители, игуменом Нифонтом, причем просил его заботиться о братьях, особенно из младших, и завещал похоронить его по смерти в приготовленном им для себя гробу. В воскресенье 1 января 1838 года святой старец в последний раз пришел в больничную Зосимо-Савватиевскую церковь, приложился ко всем иконам, сам поставил свечи и потом причастился, по обычаю, Святых Христовых Таин. По окончании литургии он простился со всеми молившимися братьями, всех благословил, целовал и, утешая, говорил:
– Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, днесь вам венцы
Потом святой старец приложился ко святому Кресту и иконе Божией
Матери и затем, обошедши кругом престола и сделав ему обычное поклонение, вышел из алтаря северными дверями, как бы знаменуя этим, что одними вратами – путем рождения – человек входит в жизнь, а другими – вратами смерти – исходит из нее.
В тот же день соседний со старцем по келии брат Павел, часто исполнявший обязанности его келейника и приносивший к нему пищу, заметил, что преподобный раза три выходил на приуготовленное им для себя место погребения, где довольно долго оставался и смотрел на землю. Вечером тот же инок слышал, как старец пел в своей келье пасхальные песни, прославляя Воскресение Христово.
На другой день, 2 января, отец Павел в шестом часу утра вышел из своей келии к ранней обедне и почувствовал в сенях запах дыма и гари. В келии Серафима всегда горели не гасимые никогда старцем свечи, который на все предостережения относительно этого обыкновенно отвечал:
– Пока я жив, пожара не будет; а когда я умру, кончина моя откроется пожаром.
Так и было.
Сотворив обычную молитву, инок Павел постучался в двери старца, но они оказались запертыми. Тогда он сообщил об этом другим, предполагая, что старец ушел в свою пустынь и в келье горит.
Когда дверь была сорвана с внутреннего крючка, то увидали, что огня нет, но в беспорядке лежавшие книги, а также различные холщовые вещи, которые многие по усердию приносили преподобному, тлели, самого же старца не было ни слышно, ни видно. Тлевшие вещи погасили, а обо всем происшедшем сообщили и другим инокам, присутствовавшим за ранней литургией. Многие из братий поспешили к келье старца. Зажегши свечу, они увидели Серафима в обычном его белом балахончике на всегдашнем месте его молитвенных подвигов – на коленях пред малым аналоем с медным распятием на шее. Руки его, крестообразно сложенные на груди, лежали на аналое, на книге, по которой он совершал свое молитвенное правило пред иконой Богоматери. Думая, что старец уснул, иноки стали будить его; но душа его уже оставила земную свою храмину и возвратилась к Создателю своему. Глаза Серафима были закрыты, но лицо оживлено и одушевлено богомыслием и молитвою; тело же его было еще тепло.
С благословения настоятеля, игумена Нифонта, братия омыли почившему подвижнику тело, одели его по иноческому чину, положили в предуготовленный им при жизни дубовый гроб – согласно завещанию его, с финифтяным изображением преподобного Сергия, присланным ему его возлюбленным учеником, наместником Троице-Сергиевой лавры, архимандритом Антонием.
Весть о кончине святого старца быстро распространилась повсюду, и вся окрестность Саровская быстро стеклась в обитель. Особенно тяжка была скорбь дивеевских сестер, потерявших в нем своего любимого духовного отца и попечителя, и скорбь их была тем безутешнее, что не было человека, который бы в состоянии был заменить его в качестве духовного руководителя.
В ночь блаженной кончины преподобного Серафима подвизавшийся в Глинской пустыни Курской губернии иеромонах Филарет, выходя из храма от утрени, указал братии на необыкновенный свет на небе и произнес:
– Вот так-то души праведных отходят на небо! Ныне душа отца Серафима возносится на небо.
В продолжение восьми дней тело преподобного Серафима лежало открытым в Успенском соборе. Могилу блаженному старцу приготовили на том самом месте, которое давно было намечено им самим. Саровская обитель еще до дня погребения была наполнена тысячами народа, собравшегося из окрестных стран и губерний. Все единодушно оплакивали кончину благодатного старца. В день погребения его за литургией было так много народа, что местные свечи около гроба от духоты гасли. Погребение тела преподобного Серафима было совершено игуменом Саровским Нифонтом с многочисленною братиею; тело было предано земле по правую сторону соборного алтаря. Над могилою воздвигнут был впоследствии чугунный памятник в виде гробницы с надписью: «Жил во славу Божию 72 года, 6 месяцев и 12 дней».