Живая психология. Уроки знаменитых экспериментов

Степанов Сергей Сергеевич

Этот эксперимент раскрыл еще одну любопытную сторону эффекта Барнума. Вот какие две фразы участники опыта сочли наиболее верными: «Вы предпочитаете некоторое разнообразие в жизни, определенную степень перемен и начинаете скучать, если вас ущемляют различными ограничениями и строгими правилами» и «Хотя у вас есть некоторые личные недостатки, вы, как правило, умеете с ними справляться». Первое из них сочли «поразительно верным» 91 % участников, а второе – 89 %. Напротив, наименее верным были признаны такие два утверждения: «В вашей сексуальной жизни не обходится без некоторых проблем» и «Ваши надежды иногда бывают довольно нереалистичны». В общем, эффект Барнума срабатывает на положительных утверждениях, и это неудивительно: всем нам не особенно приятно узнать о себе что-то отрицательное.

Подобные

исследования не раз повторялись в различных вариантах. Австралийский профессор психологии Роберт Треветен регулярно заставляет студентов-первокурсников записывать свои сны или описывать то, что они видят в причудливых чернильных кляксах теста Роршаха. Затем, якобы обработав принесенный ему материал, профессор под большим секретом выдает каждому студенту тот же самый «анализ личности» из 13 фраз, который использовал Стагнер, и просит высказать мнение о его достоверности. Только после того, как при всей аудитории каждый студент заявит, что вполне удовлетворен правильностью анализа, Треветен позволяет заглянуть в бумаги друг друга. Он считает, что это отличная практическая работа для введения в курс психологии.

В одном из экспериментов, задуманных с целью проверить, до какой степени можно уверовать в «формулы Барнума», Ричард Петти и Тимоти Брок предложили испытуемым фиктивный личностный тест, а затем сообщили им фиктивные же результаты тестирования. Так, половина испытуемых получила в свой адрес положительное утверждение, описывающее их как людей с «открытым мышлением» (то есть способных воспринять разные позиции по одной и той же проблеме), в то время как вторая половина – также положительное утверждение, но описывающее их как людей с «закрытым мышлением» (то есть таких, которые, приняв собственное решение, твердо стоят на своем). Хотя сообщения о результатах были чисто фиктивными и распределены абсолютно произвольно, почти все испытуемые сочли, что они получили очень точную характеристику собственной личности. И даже более того! Петти и Брок обнаружили, что «вновь обретенная личность» испытуемых повлияла на их последующее поведение. Конкретно это заключалось в следующем. И «открытых» и «закрытых» испытуемых попросили изложить свои мнения по проблемам, каждая из которых предполагала возможность существования двух различных позиций. Те из испытуемых, которые методом случайной выборки получили утверждение, описывающее их как людей с «открытым мышлением», изложили свои мнения в пользу обеих позиций по каждой из затронутых проблем, в то время как испытуемые с «закрытым мышлением» чаще высказывали аргументы в пользу одной из позиций. Это убедительный пример того, как наши убеждения и ожидания могут творить социальную реальность.

Немаловажную роль в возникновении эффекта Барнума – и на это указывает в своих работах Элиот Аронсон – играет то, что преподносимая информация максимально персонифицирована. Ввиду присущей большинству из нас эгоцентричности мышления мы даже не отдаем себе отчета: то, что лично мне говорится обо мне любимом, на самом деле может относиться практически к любому человеку.

Автор этих строк готов подтвердить это собственным примером. На протяжении нескольких лет я преподаю студентам курс психологии невербальной коммуникации и до недавних пор начинал его с демонстрации собственных исключительных способностей в этой области. Ввиду того, что никакой особой проницательностью я не обладаю и не превосхожу в этом отношении любого обычного человека, демонстрация фактически сводилась к тому, что незабвенный классик назвал «сеансом черной магии с последующим разоблачением». Но до разоблачения кое-что все же удавалось продемонстрировать. Вызвав из аудитории добровольца, которого я видел первый раз в жизни, я внимательно его рассматривал и тут же, «с первого взгляда» выдавал подробный психологический портрет. Надо ли говорить, что и портрет был составлен по формуле Барнума. Вот, к примеру, фрагмент: «По натуре вы человек открытый, но жизнь научила вас осторожности: лишь нескольким самым близким людям вы полностью доверяетесь. А при встрече с незнакомым человеком, от которого еще неизвестно чего ждать, вы чувствуете себя менее уверенно, чем в кругу близких».

Увы, после нескольких опытов этот фокус пришлось «исключить из репертуара».

Дело в том, что наблюдатели, не завороженные персонифицированным обращением, начинали хихикать уже в середине монолога – его банальность становилась им очевидна довольно быстро. Что же до испытуемого, которому был обращен мой проникновенный взгляд и задушевный голос, то до него подвох «доходил» далеко не сразу.

А теперь зададимся вопросом: не этими ли феноменами объясняется наша профессиональная уверенность (много раз повторил – угадал – сам поверил) и то доверие, которое оказывают нашим суждениям окружающие, тем самым подкрепляя нашу уверенность. Причем это касается психологов любого звания, включая беззастенчиво примазавшихся к авторитету психологической науки корректоров кармы и снимателей порчи.

Но это и накладывает на психолога огромную ответственность. Ведь он, подобно врачу, должен соблюдать гиппократову заповедь «не навреди». Может быть, в конце концов не так уж и важно, что кто-то из коллег проникся тансперсональными фантазиями или астрологическими бреднями. Ведь гороскопы и в самом деле порой сбываются – для тех, кто им поверит, поддавшись эффекту Барнума. Просто умный и добрый человек не станет «грузить» потенциальных клиентов избыточной тревожностью, настраивая их на неизбежные тяготы и беды. Уж если вы верите в судьбу, так по крайней мере верьте с пользой для себя и для людей – настраивая их на позитивные свершения.

Надо ли говорить, что всевозможных психологических обследований и тестов это касается не в меньшей мере, чем псевдонаучных гаданий. Об этом в частности свидетельствует известный эффект Пигмалиона (ему в этой книге посвящена отдельная глава).

Имея все это в виду, психологу, работая с людьми, следует не выносить им приговоры, а открывать перед ними перспективы.

Хотя, конечно, доверием нехорошо злоупотреблять. Дабы оправдать его всерьез, надо иметь за душой что-то более весомое, чем красивые фантазии и обтекаемые банальности.

О чем рассказали куклы?

Важнейшее достоинство научного эксперимента – его воспроизводимость. Любой опыт может считаться научно корректным, если его повторение другими исследователями позволяет получить те же самые или по крайней мере очень похожие результаты.

Опыты по изучению социальных установок трудно оценить по этому критерию. Ведь наши установки, хотя они как правило довольно устойчивы, способны все же меняться. Более того – поскольку далеко не все установки разумны и конструктивны, то было бы неплохо, если бы иные и менялись (именно эту цель преследует индустрия пропаганды). Поэтому и соответствующий эксперимент правильнее считать лишь срезом наличной ситуации, по прошествии времени ситуация может измениться – изменятся и результаты эксперимента. Ну, а если они не меняются, значит никаких сдвигов в установках не произошло. Когда речь идет о негативных установках – предвзятости, предрассудках, предубеждениях, – воспроизводимость экспериментальных результатов вряд ли может порадовать.

На такие размышления наводят сообщения об изящном психологическом исследовании, впервые проведенном в США в середине 50-х и в точности воспроизведенном по прошествии полувека.

Девочке-дошкольнице, готовой участвовать в психологическом эксперимента, якобы до его начала предлагается поиграть в куклы. Кукол ей дают две. Они очень похожи – один и тот же размер, «комплекция», похожие платья. Разница лишь в том, что одна белокожая, другая – чернокожая.

– Покажи мне, какая из этих кукол хуже? – просит экспериментатор.

Без колебаний девочка указывает на черненькую куклу.

– А почему она хуже?

– Потому что она черная.

– Значит, другая кукла лучше?

– Да, лучше.

– Почему?

– Она же белая!

Даже не верится, что в политкорректной Америке кто-то осмелился поставить такой рискованный эксперимент. Правда, не будем забывать, что дело было полвека назад, когда не только ни о какой толерантности и политкорректности даже в Америке еще не было и речи, напротив – царила расовая сегрегация, выливавшаяся, в частности, в раздельное обучение белых и цветных детей. Предостерегающими табличками «Только для белых» пестрела вся страна, и школы тут не были исключением.