Живая вода

Крупин Владимир Николаевич

И вспомнила старуха, как однажды, в престольный праздник, прибежала в храм и бросилась на колени перед распятием женщина и как старуха резко вцепилась ей в плечо: "Разве же встают в праздник на колени?" – и как женщина, обращая к ней залитое светлыми слезами лицо, торопливо говорила: "Матушка, ведь сын, сын из армии вернулся, сын!"

А как однажды она осудила женщину, другую уже, за то, что та уходила из храма после "Херувимской". И как эта женщина виновато говорила ей: "Свекор при смерти".

А как она осуждала товарок за то, что уносят домой принесенные в храм хлеб и печенье. Конечно, их всегда им раздавали, но старуха осуждала, что берут помногу. А может, они соседям бедным несли или нищим, сейчас же

столько нищеты…

– Боже, Боже, прости меня, неразумную, – шептала старуха.

А больнее всего ей вспоминалось одно событие из детства. Было ей лет десять, она позавидовала подругам, что у них пальто с воротниками, а у нее просто матерчатое. И пристала к отцу. А отец возьми да и скажи: "Надо воротник, так возьми и отнеси скорняку кота". Был у них кот, большой, красивый, рыжий, в лису. И вот она взяла этого кота и понесла. И хоть бы что, понесла. Кот только мигал и щурился. Скорняк пощипал его за шерсть на лбу, на шее, на спинке, сказал: "Оставляй". И был у нее красивый воротник, лучше всех в классе.

– Ой, не отмолиться, ой, не отмолиться! – стонала старуха.

К вечеру внучка отваживалась с нею, давала сердечные капли, кутала ноги ее в старую шаль, читала по просьбе старухи Псалтырь.

И с той поры нашу старуху как перевернуло. Она упросила внучку привезти на следующие каникулы подругу, вместе с ними оставалась после службы на уборку, и уже не было такого, чтоб кто-то терпел от нее упреков или укоризны.

А еще вот что сделала старуха. У нее была хорошая белая ткань с пестренькими цветочками – ситец. Хранила его старуха на свою смерть. А тут она выкроила из ткани десяток головных платков разной величины, принесла в церковь, отдала Варваре Николаевне за свечной ящик. И когда какая женщина или девушка приходила в наш храм с непокрытой головой, та же старуха просила ее надеть платок.

А звали нашу старуху тетя Маруся. И платочки ее с тех пор так и зовут – тети Марусины.

Женская дружба

Наташа и Лена дружили с института, куда Наташа прошла по звонку, а Лена – по конкурсу. Наташе в общем-то было все равно, где учиться, она по специальности не работала ни дня, диплом ей был нужен для замужества. Замужем она побывала, но недолго, разошлась легко и весело.

– Лен, – говорила она, – плюнь ты мне сочувствовать, – отрицательный опыт – тоже опыт. Ты сама не промахнись. Я ж тебя знаю, ты такая доверчивая, тем более так все переживаешь. Да чтоб я когда стала из-за мужиков переживать, это ж бревна, это ж "здравствуй, дерево".

– Нет, – отвечала Лена, – если так думать, тогда зачем и муж? Я или по любви, или никак.

– По любви? Да где ты нынче любовь взяла? Очнись! Любовь! Ты еще сарафан надень да в хороводе суженого поджидай. Их дождешься! Их отлавливать надо. Но! Но знать, кого отлавливать.

– Нет, – твердо отвечала Лена. – Только по любви.

– Ну, – говорила Наташа, нервно закуривая, – пятая. Это я о сигаретах, сегодня пятая, все равно брошу. Любовь! Лен, я сама дура, и всяких дур видала, но такую дуру, как ты, – поискать. Любовь! А алкаша полюбишь, а идиота, а лупить тебя начнет? Любовь. А если сексуальное несовпадение? Вот тебе и обеспечено несчастье. Сидишь у компьютера и скажешь, что ни разу не посещала брачный отдел, а? Ни разу?

Лена, еще не разучившаяся краснеть, признавалась, что посещала.

– И что? И убедилась, что там никакой любви?

Убедилась? Одни размеры бедер и груди, жилплощадь и требование к партнеру "не иметь вредных привычек". К партнеру! Любовь! – Наташу очень возмущало это слово.

Лена сопротивлялась. Приводила

в пример родителей. Наташа тут же перебивала:

– Они отжили свое, забудь. Они из эпохи тоталитаризма, волюнтаризма. При культе личности родились, ужас! Ты послушай умных людей, послушай. Вчера Гриша… (Наташа очень любила демократов, называла их уменьшительно-ласкательно: Немцова – Немчик, Хакамаду – Ирунчик, Гайдара – Егорка, иногда Пумпусик, Чубайса – Рыжик, Явлинского – Гриша.) Слушала вчера по НТВ, как Гриша одну старорежимную коммуняку уел? Вы, говорит, не учитывали в своей жизни многих привходящих извне факторов социальных обстоятельств, во как! А она чего-то вякала, что была счастлива, когда в бараке жила и завод строила, там и детей рожала. Представляю, кто из них вырос. Но вообще скажу, что этот состав Думы уже почище, уже жить можно. Аграриев уже воспитали, Гуся из Бутырки вытащили, неверных шагов президенту делать не дадим. Так что скоро выпрем на свалку истории этих мастодонтов. Немчик заявил, а он становится фундатором на место Рыжика, что будущее за нами. Вот тогда и о любви поговорим. А пока ты ее не жди. Ищи, пробуй варианты, надо же о жизни думать, о совместимости. Пожить с одним, другим…

Тут Лена краснела окончательно и говорила:

– Как это пожить? Я буду верна только мужу. Бабушка говорит: с кем венчаться, с тем кончаться.

– Ну тебе хоть верть-круть, хоть круть-верть, ничего не докажешь. Ты ж у нас еще красна девица целомудренная. Кому ты свою девственность бережешь? В монастырь же не собираешься. – Наташу особенно донимало то, что у Лены нет мужчин. – Тебе понравится маляр со стройки, ему – пожалуйста, а если дипломат, человек высшего света, ему откажешь?

– Только по любви! – упрямо говорила Лена.

– Тьфу, – сплевывала Наташа, – с тобой никаких нервов не хватит. Вот из-за тебя шестую закуриваю. – Высший свет! О нем же только и пишут. Кто вошел в высший свет, тот может себе многое позволить…

– Что?

– Все. Дает интервью: "А я заявляю, что я гомосексуалист, вот так вот, и отстаньте от меня. Древние греки-философы были гомики, а я чем хуже?" В высшем свете девушек нет, с этим покончено. А у тебя ни одного даже любовника, стыд какой. Хоть бы уж курила, что ли! И не пьешь. И выругаться не можешь, роза-мимоза какая нашлась. Высшее общество стыда не знает, это все предрассудки. Нас начали американцы учить сексу, начиная с детского сада, пожалели нас, доллары тратят, а мы сопротивляемся, нам не нравится, видите ли, что детки научатся презервативом пользоваться, какие мы гордые… Ox, – говорила Наташа, – права Ирунчик: долго еще Россию воспитывать. Ты что, Ирунчику не веришь? У нее, знаешь, кто крестная мать? Новодворская. Вот это я понимаю – женский пол. Ох, Лен, отсталая ты, как Россия.

Но вот пришло такое время, когда отсталая Лена полюбила. Это Наташа сразу почувствовала. С языка Лены не сходило имя Петя. "Петя сказал, Петя говорит, мы с Петей…" Наташа увидела в Пете врага: еще бы, ее влияние на подругу стало падать.

– Петя, – говорила она, – имя какое. Уж хотя бы Эдуард, Руслан, Артур, хотя бы Влад, а то Петя. И сколько он в клюве приносит? Что уже подарил? Брюлики? – так Наташа называла бриллианты.

– Прекрати! – говорила Лена. Она стала как-то тверже говорить с подругой. – Ничего мне не надо. Я чувствую, с Петей мне будет надежно и спокойно.

– Спокойствия захотелось. А бури, а восторги? А страсть? В болото он тебя тянет. Смотри, заквакаешь. Ты должна знать о нем все, поняла? Как Штирлиц: кто, откуда, имущество, связи…

– Я у него дома была. Приглашал, с родителями знакомил. Они раньше в бараке жили. Там и Петя родился.

– И что? Опиши квартиру. Техники много?

– Я ничего там не разглядывала.

– А чего ты там вообще видела?

– Мама хорошая, отец хороший. Называют Петю Петром-первым, он у них старший.