Живи, ирбис!

Балашов Виктор Сергеевич

Диля не удержалась. Пошатываясь, она приблизилась к самому обрыву и погрозила дрожащим кулачком:

— Что? Взяла? Вот тебе!..

Внезапно на нее навалилась необоримая усталость. Повалиться бы на ровную надежную землю, растянуться на солнечном пригреве и уснуть под нашептывание ветра! Но раньше необходимо разнуздать измученного Комуза, чтобы тот мог пощипать травку, стянуть мокрую одежду с окоченевшего тела и разложить для просушки на камнях, вылить воду из футляра бинокля. Диля еще раздумывала о том, как непомерно трудно будет проделать все это, когда Комуз вскинул голову и тихонько заржал, раздувая ноздри и глядя

куда-то вверх, где за увалом, потемневшим от облачной тени, ярко, до рези в глазах, светились снега.

Почудилось — что-то промелькнуло на гребне далекого косогора и скатившись вниз, растаяло в затененной лощине. «Козерог или архар», — лениво подумала Диля. Ее больше беспокоило сейчас, что никак не хотел отстегиваться разбухший в сырости ремешок на футляре бинокля. Из-за каменной гряды выметнулся всадник, в котором Диля почему-то не сразу угадала Шакира. Может быть, оттого, что не осталось в нем и следа былой молодцеватости. Вначале ей показалось — скачет не лихой джигит, а расслабленный немощный старик. И не соскочил Шакир с седла, а мешковато свалился на землю. И еще целую минуту не мог говорить, только жадно хватал ртом разреженный горный воздух.

— К барсу в гости, значит, отправилась, ослица? — прохрипел он наконец, сжимая в щелки и без того узкие, с раскосиной глаза. — Потешился бы он над тобой, как над мышонком! Похрустел бы твоими косточками… Что тебе было наказано, дурочке? Заметила — вешка повалена, доложи! А ты что надумала?

Он тяжело отделился от коня, сгреб ладонью пенные хлопья с его судорожно вздымавшихся боков, ослабил подпругу.

— Ну, если такого скакуна загнал ради тебя… худо тебе придется, своевольница!

Улар блестел от пота, словно выкупанный. Окровавленная пена набилась у оскаленного рта. И дышал он так трудно, будто непрестанно откашливал горячие, тугие, застревающие в горле комья.

Шакир отстегнул от седла мешок и бросил поводья Диляре:

— Води коня, пока не остынет. Пить не давать! Заодно и сама пообсохнешь. Ишь ведь вымочилась где-то, дочь шайтана!

Хоть и ругался Шакир и сердито топорщил тонкие усики, но не скрылось от Дили — очень доволен ее дядя, что не успели они с Комузом добраться до самолова. А ведь совсем немного осталось. Отсюда, с высоты, хорошо видно, как синие волны лесов хлынули из долины, взбежали на склоны гор и расплескались по кручам зелеными каплями арчевника. Там вон, у скал, и сторожила стальную петлю злополучная низкорослая арча.

Диле стало вдруг ужасно обидно, что не увидит она главного, ради чего, собственно, и увязалась с Шакиром в эти суровые края, чего ждала долгие годы — не увидит единоборства человека с барсом. Неужели напрасно вынесено столько лишений?

Между тем Шакир уже изловил вяло сопротивлявшегося Комуза, взобрался в седло, бросив на колени мешок с ловческим снаряженьем. Диля, с трудом удерживая слезы обиды, потянула Улара за поводья. Измученный конь, вытянул шею, качнулся и наконец с трудом, будто успел прирасти к земле, тронулся с места. Шел он, пошатываясь, грузно шлепая копытами, и горячее шумное дыхание его обжигало Диляре шею. Диля и сама-то передвигалась, чуть живая от усталости. Постепенно к Улару стали возвращаться силы: тело его словно бы легчало, поступь становилась ровней, и поводья временами даже провисали. Тогда Диля принуждала себя идти чуточку побыстрей, потому что боялась упустить из вида Шакира.

Она

видела, Комуз вдруг заартачился под ним, выгнулся боком, засучил передними ногами, готовясь вскинуться на дыбки. Но Шакир, против обыкновения, даже камчой не вытянул упрямца: спешился, привязал коня к ближнему деревцу и стал поспешно вытряхивать что-то из мешка. Ружье он при этом держал наготове и поминутно озирался по сторонам.

Вскоре взбунтовался и Улар. Теперь уже не Диля его, а он потянул ее обратно в гору. Определенно, конь почуял вблизи какую-то опасность.

— Стой же, глупый! — Диля из последних сил упиралась ногами в землю. — Стой! Не тронет тебя барс. Не до того ему.

Ей все же удалось захлестнуть поводья за прочную коряжину и завязать узлом. Через минуту она уже взбиралась на круто вздыбленный камень. Кажется, успела вовремя. С ружьем наперевес Шакир продирался в густых и перепутанных, как колючая проволока, кустах барбариса. Вокруг левой руки его змеей обвился стальной трос с петлей на конце.

Ступал Шакир, будто по раскаленным угольям, готовый в любой миг шарахнуться назад, и не спускал глаз с камня, который торчал одиноко посреди низкорослого арчевника. Вскоре Диля узнала этот камень. Именно его выискивала она издали в бинокль. А вот и знакомая вёшка! Пожухлая арча валялась теперь у подножья камня, и ветер шевелил рыжие лохмы ее ветвей. Но ни барса, ни козерога, ни одной живой души не было возле поваленной вешки. Только истошно кричала сойка, перепархивая с ветки на ветку.

Шакир остановился и, вскинув к плечу ружье, шарил дулами по кустам…

Все произошло так внезапно, так молниеносно, что Диля не успела даже вскрикнуть. Кажется, Шакир вломился спиною в кусты раньше, чем колыхнулся вспарываемый воздух. В первое мгновенье ей почудилось: из каменной расщелины выплеснулся золотисто-дымчатый факел, у которого тотчас выросли четыре лапы, а сзади распустился длинный пушистый хвост.

Полет барса оборвался столь же внезапно, как если бы он ударился в воздухе о невидимую стену. Бичом свистнул натянутый стальной трос, и барс, вывернувшись вокруг собственной лапы, грузно ударился о землю.

Шакир засмеялся каким-то незнакомым дребезжащим смехом.

— Хитер, шайтан! Ишь, ловко затаился. Знаем твои штучки! Не проведешь!

Он выбрался из чащобы кустов и с ружьем наперевес, как бы прячась за черные дула, стал медленно, шаг за шагом, подступать к барсу. Зверь вздернул головой и, грозно рыча, потянулся ему навстречу. На передней лапе его горячо заалела кровь. Прыжок недешево обошелся пленнику: стальная петля сорвала порядочный лоскут его золотистой шкуры.

— Изуродовался, шайтан! — зло прохрипел Шакир. — Заранее цену сбиваешь!

Барс бесстрашно тянулся к дулам, упираясь в землю тремя здоровыми лапами. Тянулся с такой силой, что из-под когтей его выдавливалась рыхлыми буграми земля, густо прошитая белесыми корнями трав. Скрежетал, царапая по камню, предельно натянутый трос. Когда до ружья осталось совсем немного, барс вскинулся на дыбки, показав светлое брюхо, и со свистом рассек воздух свободной лапой. Трос басовито загудел. Внезапно всю неутоленную жажду мести барс опрокинул на бесчувственную сталь, которая причиняла ему столько страданий и не пускала сразиться с врагом. Дико рыча, он рвал зубами петлю на окровавленной лапе, грыз, потрясая мордой, пружинисто свившийся трос.